Молча поклонившись начальнику, Николя направился к двери. Когда он взялся за ручку, Сартин с болью в голосе выкрикнул ему вслед:
— Николя, простите, я зол не на вас. Честно говоря, мне самому нечем гордиться…
Закрывая дверь, комиссар испытывал как радость, так и смятение от полученных им известий. Спускаясь по ступеням особняка полицейского управления, он вспомнил первые наставления Сартина, и в частности, определение, данное Кольбером почетной и ответственной должности начальника полиции: «Удостоенный сей высокой должности обязан носить и тогу, и шпагу; плечи его украшает горностай магистрата, а на ногах его звенят рыцарские шпоры; бесстрастный как судья, и бесстрашный как солдат, он не отступит при наводнении и не испугается эпидемии чумы, он возвысится над сплетнями простонародья и презрит угрозы придворных».
Николя с тоской подумал, что времена изменились, и королевская власть давно уже не поддерживает руку магистрата.
Здесь похоронен наш Бурбон,
Монарх, весьма приятный с виду,
Платил он честно за свой уголь,
Тем, что украл он на муке.
Аноним
Четверг, 28 апреля 1774 года
В суете повседневных дел прошло два месяца. Сартин, снова пребывавший в безмятежном настроении, был с Николя особенно предупредителен, словно желал заслужить прощение за вынужденное прекращение расследования убийства на улице Верней. Николя делал вид, что согласен с его доводами, втайне надеясь, что настанет день, когда обстоятельства сложатся более благоприятно, и правосудие вновь пойдет прямым, а не окольным путем. Король все чаще приглашал его в Версаль, и эти приглашения успокаивали его и заставляли забыть о поражении. Помимо поездок на охоту, он постоянно присутствовал на приемах, устраиваемых исключительно для узкого круга приближенных к монаршей особе, что свидетельствовало об особой королевской милости, подтверждаемой любезной доброжелательностью графини дю Барри. Графиня охотно внимала Лаборду, внушившему ей, что «наш дорогой Ранрей» как никто иной умеет отвлекать короля от грустных мыслей, и его присутствие гарантирует улыбку короля.
Действительно, король все чаще пребывал в унынии. Ему исполнилось шестьдесят три года, он изрядно потолстел и плохо переносил любые излишества. Он редко появлялся при дворе, и его отсутствия, напоминавшие запои, порождали противоречивые слухи, питавшие иностранные дворы. В свое время, когда все ожидали кончины его прадеда, в Лондоне заключали пари, как долго протянется царствование престарелого монарха. Но, разумеется, никто не говорил об этом вслух. Король часто падал с лошади, однако, несмотря на мольбы врача прекратить верховые прогулки, не велел «распрягать» своего коня. Гурман и ценитель женской красоты, он наконец подчинился режиму, стал пить воду из Виши и отменил поздние ужины. Неожиданно несколько человек из его близкого окружения один за другим покинули этот мир, сильно опечалив короля, которому повсюду стал мерещиться призрак смерти. Каждое королевское слово мгновенно обсуждалось придворными; говорили, что Его Величество хочет начать соблюдать церковные обряды. Отмечали его участившиеся посещения Мадам Луизы, его дочери, принявшей постриг в монастыре кармелиток в Сен-Дени.
В Святой четверг в Версале проповедовал аббат Бовэ, епископ Сенеза. Николя долго вспоминал об ужасных минутах, оставивших глубокий след в сердцах всех присутствующих. Темой проповеди оратор выбрал смерть. Начав с развенчания утверждений, что в нынешний век люди стали жить дольше, чем в век минувший, он красноречиво описал несчастия народа, переставшего должным образом любить своего монарха, а затем с негодованием описал образ жизни царя Соломона, прозрачно намекая на короля. Николя вспомнил его слова: «И вот монарх сей, пресытившийся сладострастием и исчерпавший себя в плотских усладах, желая пробудить увядшие чувства, предался блудодеянию с девицами знатными, а затем стал искать блудниц среди отбросов общества». При последних словах прелата король побледнел, а придворные пришли в ужас. «Еще сорок дней, и Ниневия падет во прах». Сраженная в самое сердце и обуреваемая мрачными предчувствиями, фаворитка сумела скрыть тревогу и лишь пожелала поскорее пережить «этот чертов апрель», в котором, если верить продаваемому из-под полы «Льежскому альманаху», следовало ожидать «падение некой вознесенной наверх особы, играющей двусмысленную роль при одном из чужеземных дворов».
