— Слава Богу, что до них не дошли слухи о моих методах и «талантах», — ухмыльнулся он, — честное имя можно сохранить только до тех пор, пока о тебе не писала газета…
— Это дело рук Фарнхэма, — бросил Нил.
— Типы вроде него вечно вертятся у замочных скважин, — добавил Кармоди. — Зачем их только к нам пускают? Да и к чему вообще газеты? Чтобы копаться в разном дерьме…
Дэйв внимательно слушал. На чьей стороне Барк, он не знал, а Нил с Кармоди, как и большинство полицейских, ополчились на Фарнхэма, встав на защиту Уилкса. Немного подумав, он решил выложить все до конца.
— Фарнхэм получил сведения от меня.
Нил с Кармоди уставились на него, не веря своим ушам.
Бенджон почувствовал, как между ними вырастает каменная стена. Только Барк подошел к его столу и сел на краешек. Он улыбался, но взгляд оставался серьезным.
— Знаешь, Дэйв, а здорово написали! Во всяком случае, что-то новенькое.
Когда Дэйв вернулся домой, четырехлетняя дочь на ковре возилась с кубиками и при виде отца тут же потребовала, чтобы тот помог ей строить дворец.
Вошла Кэт.
— А, наконец-то.
Поверх нарядного платья она надевала фартук.
— Ждешь гостей?
— Эл с Маргарет придут к ужину. Займись коктейлями, Дэйв, — попросила она.
Маргарет — сестра Кэт, Эл — её муж. Милые люди, но сейчас Дэйв предпочел бы остаться один.
— Что с тобой? — спросила Кэт.
— Ничего. Почему ты спрашиваешь?
— Милый, у тебя неприятности? Я последнее время все замечаю.
— Ничего серьезного. Неприятности по службе — наше профессиональное заболевание.
Зазвонил телефон, Кэт вышла. Дэйв уже развязал галстук, когда она вернулась.
— Тебя…
— Кто?
— Не знаю.
Ее тон заставил Бенджона поднять глаза.
— Что случилось, Кэт?
— Ничего, — выдохнула она, побелев, как мел.
В два прыжка Дэйв был у телефона.
— Бенджон слушает.
— Бенджон… Дэйв Бенджон… наш герой из криминальной полиции? — тихо, но с издевкой спросили на другом конце провода.
— Что нужно? — коротко спросил он.
— Ты оставишь в покое дело Кэроуэй, понял?
— Продолжай!
— Полагаю, ты понял, и раз тебя сняли с этого дело, ты в него больше нос не суй, ясно? У тебя здоровая глотка, но если ты не заткнешь её сам…
Дэйв бросил трубку на рычаг. Кэт сидела в комнате на ковре и собирала кубики.
Дэйв метался по комнате, засунув руки в карманы. Ярость в нем нарастала, выходя из-под контроля.
Наконец он взял со стула шляпу и пальто, сказав Кэт:
— Надеюсь вернуться к ужину, дорогая.
Она взглянула на него, ни о чем не спросив.
— Будет очень мило с твоей стороны.
— Если чей-то вечер и будет испорчен, то не наш, — бросил он, уходя.
Бенджон ехал по уютному предместью Джерментаун. Тянувшиеся по холмам улицы были обсажены высокими деревьями, дома прятались в глубине садов, в которые вклинивались широкие газоны.
В доме из шестнадцати комнат, смахивавшем на поместья английских лендлордов, здесь жил Майк Лагана. На шести акрах земли садовник-бельгиец с целым штатом помощников разбил парк, содержавшийся в образцовом порядке.
Дэйв остановил машину и вышел.
Полицейский, стоявший перед воротами, направился прямо к нему.
— Вы к кому?
Бенджон показал удостоверение, постовой улыбнулся.
— Все в порядке, сержант.
Уже от дверей Дэйв оглянулся.
— Сколько вас здесь?
— Трое. Я здесь, двое за домом.
— Все двадцать четыре часа, разумеется?
— Да, ночью нас даже четверо.
Кисло ухмыльнувшись, Дэйв заметил:
— Десять полицейских в день — для защиты Майка Лаганы! Тебе по душе такая служба?
— Я выполняю приказ.
Бенджон поднялся на крыльцо и позвонил. Потом стал ждать, разглядывая жирную зелень кустов, окружавших дом.
Наконец дверь открыла молодая брюнетка.
— Входите, пожалуйста.
— Спасибо. Могу я увидеть вашего отца?
— Полагаю, да. Я сейчас скажу ему.
Бенджон прошел в холл.
Распахнулась одна из множества дверей и на пороге показался Майк Лагана. Он был низкоросл и сухощав, с неприятного землистого оттенка лицом и щеками, отливающими синевой. Курчавые волосы изрядно поседели, маленькие черные усики тщательно подбриты. В нем ничто особо не бросалось в глаза, разве что чрезмерно дорогой костюм. Лагана мог бы сойти за преуспевающего бизнесмена, если бы не выражение глаз. Те казались абсолютно безжизненными и производили впечатление двух отполированных до блеска стеклянных шариков, вставленных в глазницы мертвенно холодного лица.
