Дело академика Вавилова - страница 124

В январе 1951 года, находясь на лечении в санатории «Барвиха», президент АН СССР, не сказав никому ни слова, уехал в Саратов. Об этой поездке рассказал нам с профессором Бахтеевым начальник саратовского следственного изолятора (бывшей тюрьмы № 1) майор Андреев. В Саратове Сергей Иванович искал свидетелей смерти брата, искал его могилу. Но найти ничего не смог. Он вернулся в Москву и умер две недели спустя. Это случилось 25 января 1951 года, почти день в день с братом. Было ли это только случайное совпадение, мы пока не знаем…

У Николая и Сергея с детства выявились разные характеры, по-разному сложились и их биографии. Когда-нибудь большой художник нарисует двойной портрет братьев-академиков, и нам откроется закономерность, по которой судьба предназначила одному тюрьму, а другому — апартаменты «Нескучного дворца». Я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы произвести такой анализ. Позволю себе напомнить лишь один эпизод, который, возможно, послужит ключом для будущих историков.

В неопубликованной рукописи жена болгарского генетика Дончо Костова Анна Костова-Маринова свидетельствует:

…Сколько-нибудь ясное представление о судьбе русского биолога Запад получил только летом 1945 года. Снова «помог» президиум АН СССР. Вскоре после войны руководители академий наук разных стран получили приглашение на празднование 220-й годовщины Академии наук Советского Союза. К рассылаемым проспектам прилагались списки здравствующих и недавно почивших советских академиков. Имени Николая Вавилова не оказалось ни в том, ни в другом списке. Исчезновение хорошо известного ученого вызвало на Западе шок. Королевское общество и Национальная академия наук США обратились с официальным запросом в Москву, но ответа не получили. Тогда в дело вмешался «биологический интернационал» — ученые разных стран стали писать в президиум АН, в Институт генетики, в ВИР и просто знакомым русским генетикам. Большинства адресатов к этому времени не было в живых, другие потеряли работу, но и те, до кого письма дошли, ответить на них не решились: «общение с заграницей» влекло в сталинские времена самые тяжелые последствия.

Упорное молчание русских еще больше взволновало мировую научную общественность. Так же как в 1940-м советские ученые бросились выручать своего попавшего в беду руководителя, так в 1945–1946-м европейские и американские друзья Николая Ивановича принялись бить тревогу по поводу его бесследного исчезновения. В декабре 1945 года известный американский генетик, профессор Гарвардского университета Карл Сакс обратился в ведущий научный журнал Америки «Science»: «Мы имеем сообщение нашей Национальной Академии наук о том, что Николай Вавилов умер. Но как он умер и почему?» Профессор Сакс призывал ученых мира не прекращать протестов до тех пор, пока русские не дадут вразумительного объяснения случившемуся. Это обращение вызвало целый поток некрологов, статей, писем в редакцию, авторы которых пытались из разрозненных, подчас противоречивых слухов построить сколько-нибудь достоверную картину ареста и гибели советского ученого. Статьям этим явно не хватало реальных фактов. Никто не мог с точностью назвать ни причину, ни дату ареста, ни место гибели Вавилова. Профессора Харланд и Дарлингтон в своем некрологе справедливо называли городом последнего упокоения русского друга Саратов, но большинство иностранцев со слов Германа Меллера писали, что Вавилов, арестованный в блокированном Ленинграде, выслан якобы на Колыму (на берег Тихого океана, в Восточную Сибирь), где и погиб между 1941 и 1943 годами.