Впрочем, даже и не шла.
Большая часть сотрудников разгуливала в неоплачиваемых и размышляла о смысле жизни. Кстати, именно этот набивший оскомину вопрос и заставил меня расстаться в свое время с «Вакциной».
Услышав мое робкое предположение о конкретном поводе, Соколов откинулся на сиденье и зарыдал, прикрыв лицо ладонями.
Пьяные слезы обычно льются немеряно и, как правило, служат вступлением к занудному рассказу на тему «жизнь не удалась» и «когда же все это кончится». Но положение усугублялось тем, что данная проблематика обычно связана с возрастным кризисом и эти вопросы снимаются сами собой годам к шестидесяти. А Юрий Владимирович уже перевалил семидесятилетний рубеж. В такие годы человек устает бороться и делает вид, что помудрел.
Я не мог поверить в такой загадочный рецидив пораженческих настроений в столь почтенной возрасте. Присмотревшись к человеку, скрючившемуся рядом со мной и бессильно исторгающему соленую влагу, я начал подозревать, что повод у профессора, действительно, имеется, и что этот повод довольно веский, если заставил Ю Вэ потерять человеческий облик. Надо разобраться.
Быстренько прикинув возможную причину его рыданий, я отмел несколько тупиковых версий и остановился на двух возможных ответах.
Неизлечимая болезнь для медика не бог весть какой сюрприз; финансовые проблемы вряд ли могли стоять чересчур уж остро – как-никак Соколов получает профессорскую зарплату плюс пенсию, да и нашел же он, на что надраться; проблемы карьеры тут тоже вряд ли могли иметь место – Ю Вэ всегда спокойно относился к мелким и неизбежным пакостям своих собратьев по цеху, принимая их как должное и неизбежное зло, своего рода издержки совмещения научной и административной работы.
Значит, дело связано с семейными проблемами либо с каким-то давлением со стороны.
Если имеет место второе, то я запросто смогу оказаться полезным Соколову.
Теперь следовало постараться его разговорить. Традиционные в подобных случаях выражения типа «все образуется», «другим еще хуже», «не надо расстраиваться», «успокойтесь» здесь явно не пропирали.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – выбрал я наиболее уместную фразу.
Юрий Владимирович отчаянно замотал головой и не менее отчаянно высморкался.
– Нет, конечно, – хрипло ответил профессор и, тут же, противореча сам себе, попросил: – Шарфик я потерял. Может быть, съездим в рюмочную, что на Мичурина? Вдруг он там еще лежит?
– Вдруг, – согласился я и мы поехали по направлению к круглосуточной забегаловке, где мой бывший патрон провел сегодняшнюю ночь.
По дороге в заведение Юрий Владимирович перестал плакать, немного приосанился, расправил сутулые плечи и с головой ушел в себя. Я искоса посматривал на профессора в зеркальце – Соколов меланхолично, с каким-то невыносимым отчаянием и печальной улыбкой изучал свои черные ногти, которыми профессор загребал под себя опавшую листву и царапал ствол каштана.
Я не мог не вспомнить, как мы по пятнадцать минут мыли руки перед работой, перед тем, как надеть перчатки и мне стало как-то не по себе.
– Это здесь, – кивнул он на железную дверь, выкрашенную зеленой краской.
Я заглушил мотор и мы вылезли из машины. Профессор дважды глубоко вздохнул, прочищая легкие и помотал головой, позволяя ветру взлохматить его седые космы. Похоже, Ю Вэ начал понемногу приходить в себя.
Четыре высоких ступеньки вели в подвальное помещение, пропахшее селедкой и кислым пивом. Посетителей в темной рюмочной было немного, в основном работяги забегали опохмелиться перед работой.
– А-а, ученый пожаловал, – громко сказал бармен. – Давненько вы у нас не бухали!
Рослый парень с цветной татуировкой на правом предплечье с иронией смотрел на безуспешно пытающегося принять гордый вид Соколова.
– Вам? – парень обратился ко мне, тут же просканировав мой экстерьер. – Есть текила, «Абсолют». Можно икорки на закусочку.
Я машинально скользнул взглядом по стеклянной витрине, где сох миллиметровый ломтик хлеба с квадратиком масла и сморщенными шариками красной икры. Эта жалобная композиция была украшена веточкой укропа.
– Если б море было пивом, я бы стал большим заливом, – процедил я по привычке и вполголоса обратился к Соколову. – Юрий Владимирович, может пивка? Или соточку для поправки? Как вы на это смотрите?
