– Ах, вы русская! – вдруг заулыбалась моя спасительница, и оказалось, что улыбка делает её похожей на Джейн Фонду. – Это всё меняет!
Я приготовилась отбиваться от стереотипов, которые непременно вырываются из собеседника-иностранца, едва он узнает о моей национальности. Нет, я не пью водку с утра. Нет, я не ношу павлово-посадских платков, по крайней мере не летом и не на голове. Нет, я не работаю на КГБ. Но если очень попросите, могу спеть «Калинку-малинку».
– I love Russians! – воскликнула англичанка так, будто речь шла о пряниках. – Моя бабушка по молодости тайно состояла в Коминтерне, но вы, опять же по молодости, наверно, даже не знаете, что это такое.
– Такие совпадения редки, но в Москве я жила на улице Коминтерна, так что знаю.
– Подобные названия в России еще остались?!
– Потихоньку переименовывают, но наша улица пока держится.
– Я, знаете, в каком-то смысле родилась благодаря Коминтерну, – сказала соседка. – Бабушка была прожжённой социалисткой, проклинала монархию, заставляла маму учить русский. Потом мама поехала в Венгрию по программе обмена студентами и там встретила папу, тоже жертву внутрисемейного коммунизма. Они поженились, и папа ещё моему старшему брату пел «Интернационал» вместо колыбельной.
– Бедный!
– Не-ет! Он-то богатый, на Лондонской бирже работает. А вот бабушку и правда жаль: оба внука трудятся на капиталистов! Из завещания она нас вычеркнула лет пятнадцать назад.
– Но убеждения-то вам, полагаю, всё-таки передали по наследству?
– Увы, я генетический брак – люблю сплетни про принцев и Дживса с Вустером. Хотя не могу не признать, что «с каждого по способностям, каждому по потребностям» – очень правильная идея.
– Ну не знаю, мне она всегда казалась оправданием лентяям и бездарям, – сказала я. – Кто много и хорошо работает, должен хорошо жить. Кто работает плохо и мало, должен жить бедно. Надо соизмерять свои потребности со способностями. А то вот во Франции…
Я уже собиралась оседлать своего любимого конька и распространиться про губительный французский «ассистанат»4, который понимает под социальным равенством отрицательную селекцию, но поймала беглый взгляд соседки на часы. И действительно, пол-одиннадцатого, все приличные люди, имеющие потребности, уже два часа как активно используют свои способности на благо экономики. Я приняла это как сигнал к окончанию беседы и сгребла в охапку сумки.
– Впрочем, это долгий разговор, а вы, наверное, торопитесь. Ещё раз спасибо за помощь! Извините за некоторый радикализм, не стоило с утра говорить о политике.
– Что мне нравится в русских, так это то, что с ними можно начать серьёзный разговор в любое время суток. Без этих унылых прелюдий из гидрометеосводок.
– Вы англичанка – и не любите говорить о погоде?
Она пожала плечами.
– Говорю же, генетический брак. Всего английского во мне – пристрастие к чаю с молоком.
Тут во мне вспенилась новая волна радикализма: чай с молоком – гадость какая! Сама мысль об этом действует на меня слабительно! Надо было срочно что-то предпринять, пока я не начала учить англичанку пить чай и тем самым не испортила вдрызг начавшееся знакомство.
– Не знаю, сможете ли вы как английский человек принять это скоропалительное приглашение, но я как русский человек не могу его не сделать: заглянете ко мне на чай с баранками?
– С barankas?
– Это такое выражение. У вас чай пьют со сконами и сэндвичами, у нас – с баранками и пряниками.
– Со сконами и сэндвичами – это только в книжках Джейн Остин! – рассмеялась она. – А так и на крекер не каждый расщедрится. Но знаете, я, пожалуй, как-нибудь зайду. Хотя бы чтобы разрушить стереотипы.
– Окажите любезность! Я тоже samovar не обещаю. Пересильте в себе внутреннего британца, и пускай это «как-нибудь» случится на этой же неделе.
– За что я ещё люблю русских, так это за их эффективность и чувство юмора!
– Приятно думать, что кто-то в мире ещё так искренне любит русских, – сказала я, вылезая из машины. – Кстати, меня зовут Дарья.
– Да, я уже услышала в гараже, – соседка вытянула ладонь в опущенное стекло. – Лесли, приятно познакомиться.
