Свою машину к стоянке такси возле гостиницы «Восточный шатер» Петр Родионов подогнал в семь тридцать утра. Он рассчитывал, что будет первым, но немного не угадал — когда он подъехал, на стоянке уже стояла одна машина. Однако вскоре, взяв седока, машина уехала, оставив его «Волгу» на стоянке в гордом одиночестве. Именно это одиночество Родионова и устраивало. Он знал, что богатые постояльцы, живущие в гостинице, в основном иностранцы, в понедельник рано утром отправляются по своим делам или, что ещё лучше, торопятся в аэропорт. И был убежден: то, что он встал сегодня на заре, окупится.
Утро было свежим, и Родионов, прикрыв окошко, включил музыку. Правда, долго слушать любимую певицу ему не пришлось. Вскоре стеклянные двери гостиницы открылись и оттуда вышел высокий человек в хорошем костюме. Человек нес большой букет роз, держа его одной рукой снизу, а второй бережно придерживая сверху.
«В десятку, — подумал Родионов. — Карась».
Направившись прямо к его такси, человек пригнулся. У него были небольшие пшеничные усики и почти немигающие карие глаза. Под правым глазом можно было заметить небольшой крестообразный шрам.
— Привет, шеф. До Шереметьева добросишь?
— Почему не добросить? Цену знаете?
— Конечно. Даю стольник.
Сто долларов до аэропорта Шереметьево было очень хорошей ценой. Тем более что столько же он мог заработать на обратном пути, взяв седока в аэропорту.
Родионов кивнул, и человек, открыв дверцу, сел рядом с ним.
Некоторое время он ерзал на сиденье, размещая букет на коленях. Букет был огромным, и розы на его коленях едва помещались. Посмотрел на Родионова:
— Любимой женщине цветы везу, понял, шеф? Как розы-то?
— Нормальные розы. — Родионов хотел было включить счетчик, но, взявшись рукой за тумблер, на мгновение задержался — почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в правый бок. «Ну и розы у этого типа», — успел он подумать и тут же услышал два сухих щелчка. Одновременно с этим грудь пронзила страшная боль. «Розы… — пронеслось в голове. — Розы…» После этого свет в его глазах потух. Навсегда.
Сделав два выстрела из спрятанного в букете пистолета с глушителем, человек, сидящий рядом с Родионовым, осторожно поправил съехавшее на него тело. Огляделся.
Возле стоянки никого не было. Тем не менее человек еще несколько секунд сидел, внимательно вглядываясь в зеркало заднего обзора. Затем открыл дверцу. Все так же бережно придерживая букет роз, вышел из машины. Аккуратно закрыв дверцу, огляделся, будто решая, что ему сейчас делать. Встряхнув головой и заботливо оберегая розы, пошел в сторону Садового кольца. Дошел до светофора, остановился на секунду — и, не оглядываясь, скрылся за углом.
Примерно через пятнадцать минут к стоянке подъехало два такси. Соблюдая неписаное правило, обе машины заняли очередь за машиной Родионова.
Довольно скоро сюда подошла вышедшая из гостиницы пожилая дама с тойтерьером на руках. Остановившись у первой машины, пригнулась, постучала в стекло. Водитель, на ее взгляд, вел себя в высшей степени нагло. Навалившись на руль, он не отзывался на ее стук. Убежденная, что водитель спит, дама сказала раздраженно:
— Эй, водитель! Проснитесь! Вы слышите?
Поскольку дама продолжала стучать, водитель второй машины, высунувшись из окошка, крикнул:
— Да откройте дверцу, тряхните его! Заснул человек, бывает.
— Заснул… — Вглядевшись, дама сообразила наконец, что с водителем не все в порядке. Оглянулась: — Посмотрите, там что-то с вашим товарищем.
— А что?
— Он не реагирует.
— Как не реагирует?
— Так. Да говорю я вам, посмотрите. С ним что-то не то.
— Да ну… — Выйдя из своей машины, водитель подошел к такси Родионова. Открыл дверцу, всмотрелся. Тронул тело за плечо: — Эй, Петруха…
