— Сегодня вам лучше бы полежать. — И снова улыбнулась как давнему своему знакомому. — Вот вам развлечение, Сергей Иванович, — подала ему книгу в зеленой обложке, итальянский детектив.
— Спасибо. А курить мне можно?
— Нет, конечно. Вы вполне можете бросить, только прикажите себе. — Вон как хорошо она о нем думает. — А что вас беспокоит, почему так уж хочется закурить? — Типичный вопрос некурящего, привычку она исключает.
— Я лучше потом брошу, дождусь момента, — пообещал он.
— А вам не кажется, что момент самый подходящий?
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет.
— Как вам не стыдно, Малышев! — Она рассмеялась. — Ну что за чушь!
— Алла Павловна, если мой больной перед самой операцией решает бросить курить, я прошу его этот подвиг перенести на потом. Абстиненция, синдром отнятия, сказывается, как вы знаете, на общем состоянии, а тут еще предстоит наркоз и хирургическое вмешательство. Он у меня на столе дубаря даст.
— Но я же не собираюсь вас оперировать!
Чего, спрашивается, пристал? Три дня назад совсем не курил. Ищет возможности поболтать, поблажить? Да нет, просто хочется курить и все. Не в себе он, а она опять заладила свое, как вы спали, да что беспокоит.
— Давайте лучше поговорим о погоде, — сказал он. — Или о видах на урожай. Хотя с вами, наверное, чаще говорят о любви?
— Почему? — Она недоуменно подняла брови. — Да никогда не говорят. — Она обиделась.
— Извините, Алла Павловна. Эйфория. От повышенного давления. Которое вы от меня скрываете.
Он обидел ее своей вольностью, она посерьезнела, подобралась.
— Что вас беспокоит сейчас, Сергей Иванович?
О причинах она сегодня не говорит, не спрашивает.
— Может быть, курение? — предположил он невпопад, она не поняла, и он пояснил: — Я не курил три месяца, а тут пришлось закурить перед этим самым, перед вашим кризом.
При чем здесь «вашим», почему «вашим»? — несет его без руля.
— После какого-то события, вероятно, вы закурили, от неприятного известия?
Нет, не станет он ей рассказывать про всю эту муру.
— Алла Павловна, пока вы не разрешите мне вставать, я ничего вразумительного не скажу. Лежа у меня котелок не варит.
Он был возбужден, раздосадован непонятно чем и говорил несерьезно.
— Полежите, отвлекитесь, — она кивнула на детектив, — и не думайте о причинах.
Вот так, то думайте, то не думайте, — женщина, что с нее взять. Он так и хотел сказать, но она поднялась и перешла к Телятникову.
Очень быстро перешла, ему стало досадно, — куда торопиться? Но не сидеть же ей возле одного и слушать до вечера его разлюли-малину. Ему с ней приятно, а ей, видимо, не очень, вон как резво перескочила к соседу…
— Движения не резкие, Константин Георгиевич, с плавной нагрузкой… Давление у вас хорошее.
Малышев слушал и подыскивал для нее вопрос какой-нибудь существенный, для него оправдательный, но так и не нашел, не успел, спросил только, когда она уже была в дверях:
— Вы еще зайдете? — таким детски-обиженным тоном спросил, что она рассмеялась:
— Зайду-зайду.
Сегодня день визитов. Они не успели еще от Юры Григоренко отойти, как в палате появился Астахов, держа у живота обеими руками бутыль с мутной жидкостью.
— Не самогоном ли хотите меня потчевать? — забеспокоился Телятников.
— А кто его знает, надо открыть, попробовать. Написано «сок виноградный». — Астахов посмотрел на Малышева, галантно ему поклонился: — Здравствуйте, доктор. Вы меня, конечно, не помните. В семьдесят девятом мою маман оперировали.
Нет, Малышев помнил всех, кого оперировал, особенно раньше, а своих самых первых помнит как первую любовь, которой у него, впрочем, не было. Правда, старики и старухи действительно почему-то легче выпадают из памяти. Больше запоминаются дети.
— Вам дали тогда халат, вы завернули в него бутылку коньяка…
— Армянский, пять звездочек, — подсказал Астахов.
— И ждали меня возле кабинета, — напомнил Малышев.
— Ой, не говорите, двойную муку терпел. Не знаю, что с маман, — раз, а в руках бутылка непочатая, — два. Но терплю, ибо священный долг. Похудел килограмма на два.
Астахов пристроил бутыль на тумбочке возле главрежа.
— Новостей пока никаких, Константин Георгиевич. Кроме той, что я начал проявлять жуткую социальную активность. Или уничтожу этих вьюношей, или опять запью.
