— Говорит Малышев, член КПСС, хирург городской больницы, депутат горсовета. Прошу вас записать телефонограмму на имя членов бюро обкома.
Помощник вежливо согласился.
— Слушаю вас, товарищ Малышев, записываю.
— Прошел слух, что в городскую больницу поступила…
— Слух? — учтиво переспросил помощник. — Может быть, лучше начать с факта?
— Нет, прошу вас записать буквально, как я говорю.
И сказал про путевку. Продиктовал свои телефоны, рабочий, домашний, поблагодарил помощника, только теперь успокоился и пошел на обход.
Но не надолго успокоился. Если уж замкнуло с утра, то будет искрить до вечера.
— А что с Кларой? Где Клара? — Малышев четко знал, кто из сестер дежурит, и не терпел, если делали замену без его ведома. Сегодня дежурит Клара, но на обходе почему-то Маша.
— Так ведь Клара в отпуске, Сергей Иванович, — с улыбкой на его забывчивость пояснила Маша. — Она в институт сдает.
— А улыбаться нечему! — одернул ее Малышев.
Кстати о Кларе. Он написал ей отличную характеристику, сам понес ее на подпись Кереевой, та прочитала, покривилась: «Вы прямо симфонию сочинили, — и красным карандашом, будто выжигая огнем, повычеркивала превосходные степени, пояснив свои действия: — Сестра как сестра». — «Позвольте мне самому судить, какая она сестра! — возмутился Малышев и бесцеремонно выдернул листок из-под красного карандаша. — Вы ее совершенно не знаете, извольте прислушиваться к мнению тех, кто знает. Она будет отличным врачом!» Клара окончила медучилище, работала а ауле, прошлым летом приехала поступать в институт, не набрала нужного балла и устроилась в горбольницу. Скиталась по квартирам, нуждалась, на дежурстве не расставалась с учебником и большую часть своей городской жизни проводила в больнице. Редкой самоотверженности девушка при нынешней лености и нерадивости ее сверстниц — внимательная, исполнительная, аккуратная, неутомимая. По всему видно, что она будет настоящим врачом, у Малышева и чутье, и знание, и наблюдение. «Тогда зачем нам разбазаривать кадры? — резонно поставила вопрос Кереева. — Вы идеалист, Сергей Иванович». Малышеву крыть нечем, действительно, ведь он теряет хорошую сестру, станет ли Клара врачом — еще вилами по воде, а он уже отделение оголяет. Но надо же позаботиться о судьбе Клары, черт возьми, мы обязаны воспитывать молодежь! Для Кереевой это не доводы, и оттого, что ему нечем крыть, Малышев вспылил: «Кадрами пусть занимается ваша кадровичка, вместо того, чтобы колготки продавать из-под полы!» Он и впрямь идеалист, судьбу Клары ставит выше нужд своего отделения. «Характеристика идет на бланке, за моей подписью, это ведь документ, Сергей Иванович, что они там про нас подумают? Вместо деловых качеств разводим турусы на колесах». Кереева была, в общем-то, неплохим организатором, деловой, жесткой, практичной, на слово никому не верила. Короче говоря, Клара получила две характеристики — за подписью главного врача и за подписью хирурга Малышева; он был уверен, что приемная комиссия его знает и рекомендации его придаст значение…
Сейчас он сказал Маше, чтобы после обхода она узнала телефон проректора мединститута Кучерова и выяснила, когда он там бывает, Малышев ему сам позвонит.
Обход — шествие, белый визит надежды в палаты, главнее событие в жизни отделения; и смотр, и своего рода парад. «Держитесь, братцы!» Обход сам по себе уже лечебная процедура, повышает у больных тонус, светлее становятся лица, ярче глаза — они надеются. И надежду их надо день ото дня растить словом и делом, от этого всем легче, и пациентам, и персоналу. Малышев замечал — при обходе больные одни, а при случайном взгляде на них, к примеру, из окна кабинета, когда они на прогулке или сидят га скамейке под окнами — совсем другие, серые, вялые, отрешенные.
В пятой палате лежит Лева Ким с абсцессом легкого, завтра ему операция. Если бы он согласился на нее полгода назад, ограничились бы лоботомией, удалением только доли, но Леве тогда было некогда, он заканчивал художественное училище, и некому было настоять, переубедить его, что лучше отложить диплом, чем лечение, хотя родители его люди грамотные, вроде бы культурные, отец экономист на комбинате, мать учительница. Лева защитил диплом по живописи на отлично да еще с похвалой, есть и такая оценка, и тут же — в больницу, сразу предложили операцию, а он сбежал. Смерти, говорит, не боюсь, наркоза боюсь, усну и с концом, не проснусь. Если бы можно было сбежать от абсцесса так же легко, как из больницы! Возили Леву в Москву, консультировались, привезли обратно — не убедили. Лева измотался, сил отказываться больше не было, он принял решение и сразу заметно успокоился. Но время-то шло, процесс не дремал, и теперь уже не долю, а целиком легкое приходится удалять. Сейчас Леве уже и наркоз не страшен, устал он отказываться, а усталость сродни бесстрашию.
