— Эй! Это мой зад! — вскинулась она и выдала мощную пощёчину клерку. Тот ошеломлённо отшатнулся, распахнув глаза и слегка ослабив хватку.
Этого было достаточно. Джейн, оскорблённо прижимая руку к груди, спорхнула с помоста и слилась с возмущённо галдящий и орущей на клерка толпой.
Люди плотно обступили Джейн, и она, чуть присев, быстро вывернула плащ наизнанку и пошла прочь. Стражники прогрохотали совсем рядом, расталкивая людей алебардами, но она лишь натянула капюшон пониже на лицо.
Вместо виселицы её достался лишь вполне терпимый удар древком по руке и отдавленная в толчее нога.
Джейн Ла-Русе шла в людском море, чувствуя знакомую пустоту в груди.
Работа выполнена.
Звон монет раздражал.
Обычно Джейн искренне наслаждалась этим звуком. Она вообще любила, когда за её работу платили. Но сейчас он отвлекал её от вида из окна.
Ночная площадь укрылась белым. Снег, медленно кружась в воздухе, оседал на статуе какого-то всадника, на мостовой, на фонтане, на скамьях и голых деревьях. На трибуне. Всё было белым и пустым, и это напоминало ей ту зиму, когда она почти закончила Коллегию.
Правда, тогда радости и надежд было побольше.
— Сорок три, сорок четыре… — она раздражённо повернулась к своему гостю. Мужчина картинно поднял руку и ссыпал крупную монету в большую куче на столе. — Сорок пять!
— Я полностью доверяю вам, фра Бернардо, — заверила она с улыбкой. Когда он уйдёт, она пересчитает монеты ещё раз. И лучше бы было, чтобы там правда было сорок пять. — Вы не похожи на обманщика.
— Я банкир, — гордо заявил Бернардо, улыбаясь в бороду. — А это значит, что я должен быть известным обманщиком, который всё равно вызывает доверие.
— Вы и вызываете, — примерно настолько она бы доверяла змее.
— Как и вы, но ведь мы оба знаем, что ваше ремесло немного… — он усмехнулся. — Больше чем немного. Гораздо больше. Но! — он поднял палец, будто предупреждая её недовольство. — Но вы сделали свою работу замечательно. Я слышал, что Онесто потерял почти все голоса. А ваша речь… — он хихикнул. — Курица. Отличная выдумка. Как вы до этого додумались?
Она вспомнила изнурительные занятия над книгами по риторике, логике и дикции, вспомнила бессонные ночи накануне Испытаний, вспомнила, как тщательно училась управлять интонацией после замечаний адепта Цицерро. Вспомнила недовольного и ревущего в бешенстве маэстро в театре.
— Импровизация, как и всегда — она игриво откинула длинные волосы с лица. — К тому же, за это вы мне и платили, разве нет?
— Сказать честно, за то, что вы устроили, вам нужно платить в два раза больше, — лукаво усмехнувшись, проговорил банкир и тут же развёл руками. — Но вот жалость — я забыл свой кошелёк дома, — и он рассмеялся.
Джейн тоже рассмеялась. Дураки любят, когда над их шутками смеются.
— Нет, правда. Я слышал, что на каждом углу говорят только о вашем выступлении. «Онесто позволил какой-то оборванке говорить», — писклявым голосом передразнил он, — «Онесто не знает, что делать», «Онесто не даст нам ничего, кроме законов». О большем и мечтать нельзя, — он удовлетворённо крякнул. — Вы даже самого Онесто, похоже, убедили.
Сердце Джейн резануло жалостью, когда она вспомнила бессильно опущенные плечи судьи. О, она знала, что это такое — когда твои мечты и идеи рассыпаются, и ты остаёшься наедине с разочарованием.
— Да, совершенно раздавленный, — она улыбалась одними губами. — Как вы того и хотели.
За пять лет работы, она становилась на пути многих к власти. И ни разу не жалела. Любящие семьянины, имеющие сразу трёх любовниц, честные судьи среднего звена, откуда-то имеющие самые большие поместья в городе, магистраты, честно решающие торговые споры и при этом получающие увесистые подарки от торговых гильдий.
Но Онесто ей было жаль. Она следила за ним пару недель и, похоже, он был первым человеком, который шёл к власти не ради себя, а ради людей. Неумело, может быть, грубовато, наверное — но хотя бы честно. И люди ведь шли за ним как раз потому, что чувствовали в нём упрямую честность.
И она чувствовала. Но политика — это не место для таких.
— Да, как вы того и хотели, — повторила она.
