Джейн представила себя на их месте и зябко передёрнула плечами. Неудивительно, что гонфалоньер в Лепорте занимался только получением взяток и просиживанием кресла в магистрате — после такого вряд ли кто будет уважать его.
Задумавшись, она упустила момент, когда процессия пропала из виду. Джейн озадаченно взглянула в зал, но их нигде не было. Было лишь два пути, куда они могли исчезнуть.
Первый — это выйти на улицу. А второй…
Она похолодела, услышав на лестнице шаги.
На чёртову. Проклятую. Галерею.
Отпрянув от перил, она вжалась в тень рядом с выходом. Каждый вздох казался ей оглушительным, и она задержала дыхание.
Какой в этом толк, если сердце стучит так, что слышно наверняка даже внизу?! Почему Онесто сказал ей быть именно здесь?! Почему?!
Будто в кошмарном сне, снизу показалась бородача, поросшая седой щетиной. Затем — его по-орлиному изогнутый нос. Затем — борода, чёрт возьми, так близко, что Джейн могла различит каждый волосок.
Он поднимался, кряхтя и ни капельки не внушительно цепляясь за крутые ступеньки руками. Вот он уже поднялся, шумно выдохнул и пошёл к дальнему концу галереи…
Джейн оцепенела от ужаса, когда он резко обернулся прямо на неё.
— Здравствуйте, — выдавила она.
— И вам не хворать, мадре Ла-Руссе, — он подмигнул ей и пошёл дальше, как ни в чём не бывало.
Она не успела опомниться, как поднимающийся следом Онесто схватил её за руку и потащил за собой. От него несло вином, а на бледном, напряжённом лице было полно фиолетовых разводов.
— Сейчас будете стоять тихо и улыбаться, а если спросят — отвечать честно, — сквозь зубы процедил он, держась подальше от перил.
Джейн хотела спросить, какого чёрта, но смогла лишь испуганно хватить ртом воздух.
Онесто почти швырнул её на перила, но теперь она не чувствовала себя здесь безопасной тени.
На неё был обращён каждый взгляд в зале. Совершенно каждый.
«Стоять тихо и улыбаться», пронеслось у неё в голове, и она нарисовала на лице непринуждённую улыбку и легко взмахнула залу.
С каждым мгновением её дыхание успокаивалось, а сердце стучало всё тише. Море людей, которые хотят чего-то от тебя — разве не к этому она привыкла? Разве не это её самое любимое, самое привычное оружие?
Каноник, откашлявшись, сделал знак, и люди начали затихать. Он поднял взгляд от книги наверх, к галерее, и задумчиво нахмурился.
— Госпожа Ла-Руссе? — Джейн почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
Сейчас от её ответа зависит всё. Она не понимала правила игры, она не знала даже, что это за игра, но знала, что должна выиграть, если хочет жить.
Поэтому резко отсалютовала канонику.
— Я, ваше пьянейшество!
Люди внизу довольно захохотали. Глупая, никчёмная шутка, но и без того весёлым людям многое и не надо. Ещё и подвыпившим.
Каноник, похоже, остался доволен — Джейн различила едва скрываемую улыбку. Отличное начало.
— По какому праву вы стоите на Галерее Избрания, если вам не облили вином, не оскорбили и не высмеяли? — строго спросил он. — Вы попрекаете традиции?
Джейн бросила косой взгляд вниз. Море лиц, и рот каждого приоткрыт в предвкушении. Люди, готовые и жаждущие смеяться.
Она улыбнулась им. Теперь вы все в моей власти, а не я в вашей.
— Я — женщина в мире политики. Разве не это унижение?
Зал утонул в хохоте. Не сдержался и фыркнул даже каноник. Даже чёртов Онесто поджал губы, а его плечи дрожали от сдавленного смеха.
Джейн повернула голову — Бернардо не смеялся. Он смотрел на неё, выпучив глаза.
— Что ты здесь делаешь?! — просипел он.
— Я и сама не знаю, — честно ответила Джейн с широкой улыбкой.
Бернардо прошипел что-то и сплюнул. Джейн понимала, что должна испугаться…
Но её накрывали волны эйфории. Люди смеялись её шутке, смотрели на неё, обсуждали её — и, что самое главное, были в её власти. Ей плевать сейчас на всех. И на Бернардо, и на Онесто.
Пока зал затихал, двое мальчишек вынесли огромный поднос с маленьким, просто теряющимися на его фоне конвертом. Как только каноник взял в руки конверт, все в зале застыли, будто бы по волшебству.
Джейн не понимала, что происходит, но даже она нервно облизала губы в предвкушении, когда услышала треск разрываемой бумаги. Сердце ускоряло бег, а сама она сжала кулаки.
