Раздался треск ткани.
Какое-то время она смотрела на обрывок одеяла в своей руке, часто дыша и сонно моргая. А затем, шумно выдохнув, закрыла глаза.
Проклятая кровать. Кому вообще удобно спать так, не чувствуя, что ты лежишь на чём-то? Всю эту комнату, похоже, обставлял какой-то идиот.
Джейн лениво приоткрыла глаз. Да, точно, идиот. Спальни обычно делают для того, чтобы там спать. И она не могла найти ни одной причины, чтобы вешать в них с сотню гербов, две огромные картины с видами города, и это не говоря о потолке, который терялся где-то далеко вверху.
— Чёрт, — раздражённо отбросив одеяло, Джейн одним рывком села, болезненно морщась на пробивающийся из-за штор свет. Первое её утро в роли гонфалоньера Лепорты, в роли защитника города. Что она чувствует?
Похмелье, вот что. Голова болела, в висках стучало, а от света из-за штор её мутило. Куда уже хуже?
Мысль тут же пришла в голову, и она резко обернулась на другую часть кровати. Убедившись, что там лишь смятое одеяло, она расслабленно выдохнула.
— Хоть что-то хорошее, — пробормотала она, протирая глаза. Может быть, этот день…
Стук в дверь отдался болью во всей голове и заставил её глухо застонать.
— Утренняя почта, госпожа.
Джейн сглотнула и обернулась на такую зовущую и приятную кровать. Просто не ответить, притвориться спящей…
Она тряхнула головой, отгоняя соблазн. Всё равно рано или поздно её вытащат и из кровати, и из этой комнаты. Нет смысла прятаться. Джейн вздохнула и, кривясь от боли, плотнее запахнула рубаху.
— Открыто, — уныло пробормотала она.
Вошедший скорее плыл, чем шёл. Джейн видела таких раньше только в Коллегии — сыны благородных родов из Виклада и Ксилматии, следящие за каждым своим жестом и готовые на всё, лишь бы не опозорить честь семьи. Каждое движение рассчитано, каждый шаг отмерен, а каждая будто бы ненароком брошенная улыбка не пропадает зря. Даже подрагивание навощённых усов было каким-то… Чинным.
Он нёс пачку бумаг так, будто бы коснуться её чуть больше чем двумя пальцами будет страшным святотатством, и лицо его выражало благоговейный трепет.
Джейн хотелось бы верить, что перед ней, а не перед письмами.
— А вы… — ей было неловко говорить с ним. Обычно такие типы орали на неё, просили убраться подальше или звали стражу, едва завидев.
Однако этот лишь склонился в изящном поклоне. Боги, похоже, он навощил не только усы, но и лысину.
— Джузеппе Абьеле, распорядитель дворца, ваша милость, — его голос был настолько сух, что Джейн захотелось пить. — Я взял на себя смелость приказать подать завтрак через десять минут. Прошу прощения за оплошность, но кростини сегодня подать не смогу — растяпы на кухне закупили не тот хлеб. Я обещаю — ещё одна такая ошибка, и все они вылетят! Купить пшеничный, когда им ясно было сказано…
Джейн могла лишь ошарашенно моргать, слушая его. «Кростини», чёрт возьми. Она даже не знала, что это — а тут перед ней извиняются за то, что не смогут подать это ей на завтрак. Бесплатный завтрак.
Это как-то отвратительно соответствовало слишком мягкой кровати и огромной комнате. Значит, так эти свиньи и живут. Пудрят людям голову, а затем наслаждаются, сидя у них на шеях за их же счёт.
— Если хотите, — продолжал частить Джузеппе, будто бы вопрос завтрака был важнейшим в его карьере и жизни, — я могу приказать подать…
— Всё в порядке, это мелочи, — дворецкий изумлённо поперхнулся и вытаращил глаза. Значит, он всё-таки не кукла-болванчик, какое облегчение. — Я обойдусь обычной овсянкой.
— Мелочи? Овсянкой? — неверяще переспросил распорядитель, но тут же вернул себе самообладание, вновь принимая сонно-надменный вид. — Конечно, ваша милость. Овсянка, — он гадливо скривил губы. — Как скажете.
Холодный пол обжог ноги, и Джейн торопливо засунула их в заботливо подставленные к самой кровати тапочки. Накинув так же заботливо оставленный халат, она взяла пачку писем и пошла к окну. Боги, на кой чёрт делать такие огромные шторы? Ещё и расшитые так, что их впору повесить в картинную галерею. Сколько эта штука вообще стоит?
Она рванула их в сторону и поняла, почему они занимали всю стену. Потому что шторы должны быть под стать окну.
