Кочубей продолжал работать над расшифровкой керамического диска, периодически отлучаясь в параллельную реальность. Он взял за привычку отдыхать в пустыне: особенно любил он вести беседы со своими первенцами, кататься на огромном трехколесном велосипеде по песчаному полю, иногда заглядывая к Фортунатто на чашечку cappuccino. Через некоторое время он начал ощущать блаженство от такой жизни и с удивлением обнаружил, что все больше и больше проваливается в то прекрасное повседневное забытье, от которого так часто сам предостерегал своих студентов. И хоть эта повседневность была не столь уж реальной, она засасывала не слабее действительной. Рассказать обо всем происходящем Кочубей не решался никому – его могли по вполне понятным причинам счесть сумасшедшим. Проверять подлинность реальности пустыни было затеей непосильной субъективному сознанию, поэтому он сразу же отбросил эту мысль и решил отдаться потоку, как интуитивный даос.
На карте Пустыни появлялись все новые локальности: на юго-востоке в секторе зимы, как он предполагал ранее, нашлось место для Лёвы, а в компаньоны ему пришёлся как нельзя кстати один музыкант-ученый-венгр. Им соответствовали руны Мадр и Тиу. Напротив них по диагонали на северо-западе Кочубей разместил одну бездетную семейную пару. Они были обозначены на диске рунами Ур (бык), Нюд (печаль) и сверху знаком Ис (яйцо или лед). Кочубей расшифровал эти фигурки как замороженное плодородие, обозначенное дважды двумя разными способами, что давало повод не сомневаться в правильности решения.
По мере того как Пустыню обживали новые персонажи, возникла еще одна проблема – сообщение между точками. Кочубей посоветовался с Фортунатто на предмет, нужно ли знакомить Дазайнеров между собой. Они пришли к единому мнению, что лучше пока оставить их в таинственном ведении-неведении друг о друге, то есть упоминание о других точках всячески приветствовалось, однако при условии скрытого подтекста о невозможности физического контакта. И все шло своим чередом, и сам процесс все больше увлекал Кочубея своим тайным сакральным смыслом, пока Дазайнеры не стали проявлять свои дазайнерские качества, как и подобает истинным Дазайнерам, и чуть не разрушили все предприятие.
* * *
Буффон и Кочубей несмело вошли в дверь и осторожно прикрыли ее за собой. Никто не обратил внимания на их появление, поскольку древний амфитеатр был настолько огромен, что производил впечатление перевернутой космической тарелки. Внизу прямо в центре сцены стоял стол, накрытый зеленым сукном. На разных уровнях полукругом сидели мужчины, многие лица казались как будто знакомыми. За центральным столом расположились трое: один с зажатым в зубах карандашом качался на стуле, пяткой одной ноги упираясь в колено другой; двое задумчиво уткнулись локтями в сукно. На одном из сидений лежала памятка, Буффон поднял ее: Заседание БоСХ. Председательствующие: Ницше Ф., Кандинский В., Хармс Д. – было отпечатано на машинке. Буффон с Кочубеем спустились настолько, чтобы хорошо видеть происходящее, но при этом оставаться в тени, из-за хитрой акустической системы в любой точке античного строения слышно было превосходно.
– Так все же, о чем мы толкуем здесь, в этом высоком собрании, – выступал неразличимый со спины мужчина из второго ряда. – Предопределенность – это бич человеческой судьбы. Если мы сегодня по пунктам распишем правила Игры, то так или иначе предложить их сможем только избранным, а каков критерий избранности? Это не в нашей компетенции, мы снова превышаем полномочия. Замкнутый круг получается, господа.
– Вы снова себе противоречите, уважаемый, – поднялся со своего места другой месье с копной седых волос, – если расписывать правила, то неизбежно предполагается, что никаких избранных как раз нет. Игра доступна для всех без разбора. И не наше дело, кто там захочет и, в конце концов, будет способен в нее играть. Основная масса смертных, как известно, абсолютно счастливы, играя совсем в другие игры.
– Да, да, именно. Я поддерживаю, – вскочил с места беспокойный господин с окладистой бородой (неужели «сам», подумал Буффон, и отчего-то испугался). – Вы знаете, ведь человек тем и интересен, что непредсказуем в своих желаниях. Если бы в каждый момент своего существования он вдруг начал задумываться над смыслом происходящего, пожалуй, развалилась бы вся система. Если глядеть на этот предмет снаружи, извне, то намного разумнее оставить все как есть. Пока что человечек все дальше и дальше отрывается от правил, он мастерит свой дубликат реальности, но из-за ограниченности своей не может до конца преодолеть всеобщую модель. Пусть много балласта, но и он все же играет определенную роль. Этот запутавшийся в страстишках мелкий человеческий мусор чего-то да стоит. И все же продвинулся или не продвинулся род человеческий – вот загадка для меня неразрешимая.
