«Эхе-хе», – от восторга вздохнул про себя Буффон, такой чувствительный ко всякого рода проявлениям прекрасного. Захлебнувшиеся ароматом трав, они недолго шли по лугу, наступая на муравейники и щекоча себе ладони пушистыми кисточками растений, как вдруг Кочубей остановился и нагнулся к земле. Подойдя, Буффон увидел в руках Кочубея толстое кольцо, прикрепленное к деревянной дверце, покрытой зеленью и мхом, которую тот пытался поднять. Наконец ему это удалось. Под дверцей показалась лестница, ведущая вниз. Кочубей не раздумывая стал спускаться, Буффон последовал за ним. Они оказались в тускло освещенном коридоре, уходящем в обе стороны на неизвестное расстояние. Они пошли направо. Длинный узкий переход под землей с облупленными стенами и широкими трубами в обмотке теплоизоляции, нависающими над головой, напоминал подвал медицинского учреждения. Вдоль коридора тянулись железные двери, ведущие, вероятно, в какие-то подсобки, на многих висели большие амбарные замки.
– Ну что ж, – почесал щетину Кочубей, – теперь осталось пройти совсем немного. Да, а я все хотел спросить вас, как вы там, после нашей встречи в Париже, сразу в Дазайнеры подались?
– Не совсем, – почесал затылок Буффон. – Я потом слушал вашу пластинку много-много раз. Через месяц вернулся домой в Питер.
– Расскажите, расскажите, нам все равно еще прилично топать, а мне всякий раз интересно, как люди делают последний шаг. Можно сказать, профессиональный интерес.
– Ну, вышло это довольно странным образом, – Буффон раздвинул стены коридора, и они увидели Литейный проспект с его статными серыми зданиями.
* * *
Он шел по тоннелю из блестящих витрин, и ему показалось, что за ним следят двое в оранжево-голубых одеждах. Через пару кварталов он свернул в подворотню и, пройдя насквозь несколько грязных дворов, попал в свой родимый колодец. Выходя из старинного лифта с железной решеткой к себе на шестой этаж, он звонко задел за дверь чем-то торчащим из головы. Он ощупал череп – ничего особенного.
Небольшая квартира находилась в мансарде, так что из низких окон можно было легко вылезти на крышу. Из комнаты открывался вид на тесный питерский дворик с мусорными баками и близко распложенными окнами противоположного дома. Посреди жилища к потолку был прицеплен гамак, окруженный со всех сторон стеллажами книг. Он залез в него прямо в ботинках, откинулся назад и тут же почувствовал, как что-то тонкое, стальное, в виде трубки, вылезшее где-то в районе затылка, зацепилось за веревки. Он встряхнул головой, провел рукой по волосам и повис, расслабившись.
Его разбудил телефонный звонок. Он открыл глаза и увидел стальную решетку, будто выросшую вокруг его головы. Выбраться из нее не представлялось никакой возможности. Он не стал брать телефон, зависнув посреди комнаты в нерешительности. Железные прутья вокруг головы не исчезали. При внимательном рассмотрении они оказались не простыми перегородками, а сложными построениями из колонок, ступенек, переходов и ниш, которые складывались из недель, месяцев и годов. Будто искусственное творение собственного сознания вылезло наружу – такая своеобразная модель времени, порожденная его мозгом. Снова затрещал телефон. Он просунул руку сквозь решетку и взял трубку: звонила подруга, они договаривались встретиться около Мухи уже минут пятнадцать назад.
– Ой, блин, послушай, тут у меня такое дело, – сбивчиво заговорил он. – Я не могу выйти из дому.
– А что случилось? Давай я приду, – послышалось из трубки.
– Нет, нет, не надо… Помнишь ту пластинку, что я привез из Парижа? – немного замялся он. – В общем, я думаю, это как-то связано… Короче, что-то у меня из головы вылезло, в общем, потом расскажу.
– Чего? Что за ахинею ты несешь? С тобой все нормально? – недоумевал женский голос.
– Ладно, извини, давай потом созвонимся. Не могу я сейчас, ты можешь понять?
– Дурак какой-то, – обиделась подруга и положила трубку.
Он не знал, что делать. Встал, потрогал рукой решетку, открыл окно и вылез наружу, прошел по крутому скату крыши до стены соседнего дома и по пожарной лестнице поднялся на другую крышу – более пологую. Там он сел, подобрав под себя ноги, и закурил. Уже смеркалось. Яркий дневной свет покидал любимый город, оставляя нечеткими очертания барочных построек, классических парков и каналов.
