— Он тебя ударил ножом?
— А что ты удивляешься?
— Носит же земля таких. Еще человеком называется.
— Я же говорю тебе, псих он. У него не все дома.
— Не оправдывай, пожалуйста. Он по-любому — злодей.
— Я не оправдываю.
— Он ведь тебя убить хотел?
— В этом даже нет никаких сомнений.
— А отстал от тебя, потому что ты его укусил?
— Там вышли, еще и поэтому. Я визжал, весь дом разбудил, кто-то вышел.
— Дополз-то ты как?
— Еле-еле.
— Сам?
— С божьей помощью. Помаленьку. Просто другого выхода не было.
— Бедненький. Надо же. Вот кошмар-то. Натерпелся. Давай, я тебе немного подстилку поправлю… Вот. Так лучше. Спи. Потом еще расскажешь, хорошо?
— Вроде больше нечего.
— Это тебе только кажется. У каждого есть что рассказать. Спи давай. Я рядом буду. Если что, толкни. Или пошепчи. Я чуткая.
* * *
— Знаешь, я думала, ты умрешь.
— Почему?
— Стонал, выл, охал. Прощался, что ли, я не поняла.
— Дрянь всякая снилась.
— И вдруг затих. Мне показалось, совсем дышать перестал. Я как заору. Как завою, всех переполошила. Решетку грызть начала, видишь? Чуть совсем не переела. Лукьян Лукич приходил, укол тебе сделал.
— То-то я смотрю, бок ноет.
— А меня отругал. Паникерша, сказал. Чего ты, говорит, зря людей беспокоишь, от работы отрываешь. А я обрадовалась.
— Хорошая ты.
— Ой, скажешь тоже.
— Хорошая.
— Знаешь, а Жанна не верит. Я ей вчера рассказала, а она говорит — врет.
— Ты про что?
— Про тупого твоего, который тебя убить хотел. Правда, извини, прилгала немножко. Сказала, что ему от тебя тоже крепко досталось. Разрисовала, ужас. Как ты вцепился в него, раненый, штаны ему разорвал. Выставил на посмешище. Ну, и всё такое. Отомстил, в общем.
— Зря.
— А чего она? Еще и ехидничает… Знаешь, она не верит, что ты один гулял, без хозяина. Не может быть, говорит, все-таки он бордоский дог, не дворняжка какая-нибудь паршивая. Нет, говорит, на свете такого хозяина, которому было бы на собаку свою наплевать. Что он, хозяин, сам себе враг?
— Да пусть как хочет, так и думает. Что тебе до нее?
— И все-таки, Бур. Как же они тебя одного отпускали? Правда не верится. Я же их видела, твоих. Такие с виду приличные.
— По-всякому бывает… Пока я был глупеньким, пока не подрос, Глеб Матвеевич со мной выходил. Утром, и вечером, и ночью. Он занятой человек, очень много работает. А потом они как-то с женой за границу уехали, и мы с Денисом вдвоем остались. Он уже в институт поступил. Может быть, с непривычки или еще почему, но поначалу поручение родителей он исполнял. Старался, ничего не скажешь. Утром, прежде чем уехать в институт, вставал пораньше, чтобы со мной погулять. Иногда даже днем приезжал. Но, к сожалению, дней через десять устал, надоело. Друзья, мымры всякие — некогда, утомительно, скучно. И однажды взял и выпустил одного.
— Нахал какой. Ему же поручили.
— А мне, знаешь, как ни странно, в охотку. В диковинку и в охотку. Свобода. Делай что хочешь, никто тебя не одернет, слова не скажет. Ты не поверишь, мне даже понравилось. Непривычно как-то. Но я быстро освоился. Я никого и ничего не боялся. И меня прохожие практически не боялись. Как-то не замечали… Вдоволь набегаюсь и приду. Внизу только, в подъезде, дверь не туда открывается, ждать приходилось. Единственное неудобство. А в свою квартиру я кнопку лапой давил, на звонок. Денис меня впускал.
— Ну-ну, а дальше что?
— Всё.
— Как всё? Этот твой ленивый студент ни в чем не признался?
— Ну почему? Сказал.
— И ему не попало?
— Досталось. Отец очень ругался. Говорил, как ты мог? Преступник. Лентяй, эгоист. И Ирина Сергеевна переживала, поверить не могла, что сын ее так поступил. А если, спрашивала, он бы пропал, потерялся? Если бы его украли? Случилось бы что-нибудь? А Денис отвечал: ничего с ним не может случиться. Он умнее нас всех, если хотите знать. Осторожнее, опытнее и мудрее. Ни с кем не ссорится, никого не обижает. К чужому не подойдет. Дорогу переходит только на зеленый свет.
— Это правда? Ты у нас такой смышленый?
— Насчет перехода, что ли? Да, ну, ерунда. Проще пареной репы. Посмотрел несколько раз и запомнил.
— Нет, ты умный.
— Да говорю тебе, ерунда.
— А скандал на этом закончился?
