Дата Туташхиа - страница 33

Шрифт
Интервал

стр.

Я оделся и подошел к окну поглядеть, что там стряслось, что мы — куры? подниматься чуть свет? Подходить близко к окну абрагу заказано, сами понимать должны. Я остановился не доходя, но так, чтобы двор просматривался. Ничего такого не увидел, все вроде бы утихло. Прошел какой-то малый и по-волчьи вполз в землянку. Снег кругом — я его и заметил, а так ничего не видно, темно. В комнате был балкон. Смотрю, на балконе наша бабка. Стоит, прижавшись к стене. Отчего это, думаю, она, как фельдфебель перед генералом, тянется перед нами?.. Вижу, прильнула к замочной скважине — ничего ей это не стоит, и так крючком согнута. Чувствую, зыркает по нашей комнате. Вдруг замельтешила — понимаю, меня, второго постояльца, из виду потеряла, как не замельтешить… Старая ведьма и то в толк взяла, не наблюдаю ли я за ней. Приподнялась, в окно заглянула, но ясное дело, ничего не увидела.

Я Дате молчком показал, он по стенке подкрался к двери — и настежь. Старуха, как была возле скважины, так и осталась — крючок крючком.

— Ну, мамаша, разогнись и входи! — сказал ей Дата.

Вошла, дверь прикрыла.

— Где это, тетенька, видано подглядывать в чужую дверь? — говорю я ей.

— У нас и принято! — сказала, как отрезала. Да как четко!

— Кто и для чего завел такой порядок? — спросил Дата.

— Пришли вы в дом, два чужака. Надо нам знать, о чем думаете, что делать намерены? Кормильцу все надо знать!

— А кто же этот твой кормилец, будь он неладен? — не удержался я.

— Ах ты, нехристь! Сам будь неладен! — разъярилась старуха. — Погляди на себя в зеркало, тварь бездомная, — это она мне-то, — Архип Сетура наш кормилец — отец, мать и господь бог! Кому еще быть?

Старуха бранилась долго. Дата ее слушал, будто царь Соломон перед нами вещал. Я пошарил по стенам — поглядеться бы в зеркало, на кого это я похож стал, что даже такая образина пальцем в меня тычет.

— Скажи-ка, мать, — втиснулся Дата в старухину брань, — твоего Сетуру Абелем или Архипом зовут?

— Раньше звали Абелем, а теперь Архипом, — сказала она и прибавила, будто одарить нас хотела, — сам пожелал. Надо так!

— Ладно, — сказал Дата, помолчав, — давай умываться.

Старуха отвела нас за угол дома, слила на руки, и только начали мы вытираться, как опять бухнул колокол и пошел по округе гул. Мы выглянули из-за угла.

Когда я зимовал у Сетуры, он жил в тесной землянке. Ничего, кроме землянки, на этом месте не стояло. Теперь здесь поднялась добротная ода, и несколько десятков слепых полуземлянок хороводом окружали ее. Опять потек колокольный звон, из землянок посыпались люди и затрусили к дому Сетуры. Выползали они из всех щелей и семенили, как кроты, выкуренные из нор. Один миг — и суету как слизнуло. Все стихло, намертво. И тут же какой-то человек, не видно кто, начал говорить. Да как? «Путь-путь-путь-путь», — поди разбери. Полопотал он, смолк — и тут все как загалдят! Каждый трещит, не переставая, будто надо ему только одно — переговорить соседа. Тарабарит площадь — ничего не разберешь.

— Подойдем поближе, Мосе, — говорит Дата, — поглядим, что там такое.

Подошли, и что же видим? Хромой псаломщик, Сетуровая правая рука, который — вчера за ужином он слова не проронил, — стоит на пне, который, видно, для этого дела и отесали, и бормочет, бормочет, слова не разобрать. Перед ним вытянулись в две шеренги человек тридцать и тоже бормочут, как заговоренные. Побормотали и молчат. Опять со своего пня запиликал Табагари. Теперь я разобрал:

— Даритель же хлеба нашего насущного — отец наш и благодетель Архип, — да здравствует во веки веков!..

«Архип»— в конце каждого стиха, а потом трижды: полихронион, полихронион, полихронион. Я это слово хорошо знал — одного Имедадзе из Сачхере так звали. Он мне и сказал, что по-гречески «полихронион» значит «многие лета».

Кончили молиться, Табагари сказал «вольно».

Все согнули ногу в колене — солдаты, да и только.

— Спиридон Суланджиа, сукин ты сын, нет для тебя сегодня работы! — своим тарабарским говором завел опять Табагари. — Пилат Сванидзе, гони его в шею из строя.

Пилат Сванидзе немедля двинул Спиридона Суланджиа по шее. Несчастный упал на снег и запричитал. Никто и ухом не повел.


стр.

Похожие книги