В нашу эпоху власть, как бы она ни прогнила и какими бы расшатанными ни были ее устои, располагает вполне совершенными средствами и методами противодействия врагу, то есть новому. Поэтому разрушить ее возможно лишь путем насилия и кровопролития. Миллионы обездоленных, убийства и злодеяния — все это лишь для того, чтобы злосчастье, неудовлетворенность жизнью, извечный духовный голод по-прежнему, а может быть, и больше прежнего мучали человека! Мало сказать, что сие лишено здравого смысла, оно идет в разрез с принципами добра и добродетели. Долг каждого истинно честного человека бороться с этим, поскольку такая борьба — борьба за счастье человека.
Далее крестник князя Григория Пагава рассуждал о назначении и месте разумного и благородного человека в столкновении старого и нового. Когда новое насилие борется со старым насилием, каждый честный человек должен принять сторону старого насилия, поскольку нет никакой надобности становиться сторонником того, что по существу не улучшит человека, но принесет новые несчастья, убийства и чудовищное зло, тогда как всего этого и при старом насилии было вдоволь.
В конце письма акцизный чиновник Мушни Зарандиа убеждал князя Григория, что за пять лет службы не навел и тени на свою репутацию. Это обстоятельство, подчеркивал он, ни в коем случае нельзя объяснить аскетичным отношением к своим служебным обязанностям — оно следствие его духовных достоинств. Зарандиа уверял крестного, что его способности, нравственность и энергия требуют иной, более значительной арены деятельности. Узнав каким-то образом о моих с Григорием Пагава дружеских отношениях, он просил его выхлопотать перевод в жандармерию, обещая беззаветной преданностью престолу заслужить доверие и благодарность начальства.
Я сам три десятка лет служил династии Романовых и знал величайшее множество примеров и различнейших принципов защиты святая святых существующей власти, но философия Мушни Зарандиа показала мне новый тип верноподданного. Я согласился протежировать крестнику Григория Пагава с некоторым даже любопытством и интересом.
Таким образом Мушни Зарандиа, сын дьякона, в 1890 году начал свою карьеру с младшего жандармского чина. К тому времени Дата Туташхиа уже пять лет был в абрагах.
Мушни Зарандиа прослужил в жандармерии двадцать три года и в течение этого времени — ни одного фиаско, пять орденов, три внеочередных чина, аудиенция у Его Величества в петербургский период службы, именной подарок и чин полковника жандармерии. Для человека, хотя и просвещенного, но плебейского происхождения, то был беспрецедентный случай. Разумеется, всякая карьера содержит элемент везения, но Зарандиа, на мой взгляд, выдвинулся исключительно благодаря своим врожденным талантам. Этот человек, обладающий чрезвычайно гибким умом и энергичным характером, был, вместе с тем, поразительно осторожен и проницателен. И, кроме того, если мне не изменяет память, я не встречал человека, более преуспевшего по службе и не имевшего притом завистников. Его Величество изволил назвать Зарандиа Македонским от жандармерии по случаю одной важной его служебной победы. Сие прозвище за ним и утвердилось. Последние шесть лет службы Зарандиа был тайным заместителем имперского шефа жандармов. За этот весьма короткий период он стал одним из тех людей, которых почти никто не знал в Петербурге, но держава опиралась именно на их труд и таланты,
— Родом я из Солдатской, большой кубанской станицы. Отца помню смутно — пьяный он простыл и умер. Остались мы, братья-двойняшки, и мать. Нам было по двенадцать лет, когда мать захворала и слегла. Жить стало трудно, хозяйство покатилось под гору. Земли у нас было немного, была лошадь, корова, свинья и гуси. Гусей в нашей станице разводили почти все. Летом пасли, осенью продавали. Мы продавали штук полтораста, но были семьи — держали по пять-шесть сотен.
День ото дня матери становилось хуже. Мы с братом не знали, что делать, за что хвататься, все у нас из рук валилось. Сосед посоветовал взять постояльца. Так и порешили. Постояльцу было лет двадцать пять. Сошлись мы с ним на трех рублях в месяц. За месяц он уплатил вперед, а пожил у нас, увидел нашу беду и нужду — дал еще за пять месяцев вперед и велел привести матери доктора. Назвался он Лукой, но настоящее его имя было Дата Туташхиа. Про это я узнал много позже. Привели мы с братом доктора, он осмотрел мать и сказал, что ей уже ничем не помочь. Денег не взял. Лука заставил другого доктора привести, но и этот не помог. У матери была чахотка, и таяла она, как свеча. Мать еще дышала, когда заявился Маруда и потребовал вернуть задаток.
