— Конечно, она меня не полюбит! Она найдет себе молодого, красивого мужа... нет, это нечестно... Ей всего четырнадцать лет, а мне уже сорок... Что же делать? Эта любовь меня погубит... Марджан... Марджан... ты меня убиваешь, кому я расскажу об этом... Марджан, любовь к тебе меня убила!..
Глаза его наполнялись слезами. Он пил водку стакан за стаканом, потом засыпал в обнимку с горем.
...В полночь, когда Шираз со своими извилистыми улочками, благоухающими садами и красным вином погружался в сон, когда спокойные и таинственные звезды мерцали на черном, как смола, небе, а Марджан, с раскрасневшимися щеками, мирно дышала и во сне вновь переживала все виденное за день, в этот час любовь, безумная страсть и нежные чувства Даш Аколя освобождались от той искусственной оболочки, которую создавали правила приличия, внушенные ему с детства, и мысленно он обнимал Марджан крепко и свободно, слышал тихое биение ее сердца и словно чувствовал ее нежные губы и горячее тело, целовал ее лицо... Но когда он просыпался, то снова проклинал жизнь, как безумный метался по комнате, бормоча что-то про себя. Весь же день, чтобы заглушить в себе любовь, он проводил в беготне и хлопотах по делам покойного Хаджи.
Так прошло семь лет. Даш Аколь не присвоил себе ни единого гроша за труды по опеке. Если болел кто-нибудь из детей Хаджи Самада, он, как любящая мать, день и ночь просиживал у постели больного. Он очень привязался к этой семье. Однако любовь к Марджан была, видимо, совсем иного рода, и, должно быть, именно эта любовь сделала Даш Аколя таким спокойным и покладистым. За это время все сыновья Хаджи Самада оказались при деле.
И вот то, чего не должно было случиться, случилось.
Произошло нечто очень важное. Марджан нашла мужа, но что это был за муж! Он был и старее Даш Аколя и еще менее привлекателен, чем он! Даш Аколь не подал и вида, что ему тяжело, напротив, с большим хладнокровием он готовил приданое и в день бракосочетания устроил достойное свадебное пиршество.
Жену и сыновей Хаджи Самада он снова переселил в их прежний дом, а большую комнату с раздвижными окнами отвел для приема гостей-мужчин. Все знатные и почтенные жители Шираза, купцы и старейшины были приглашены на этот праздник.
И вот в тот день, когда гости сидели на богатых коврах и подушках, один подле другого, а перед ними стояли подносы со сластями и фруктами, которыми они угощались, в пять часов пополудни в комнату вошел Даш Аколь в старинном одеянии дашей: на нем был полосатый архалук, черные штаны из плотной бумажной материи, на широком поясе из плотного шелка висел обоюдоострый меч, на ногах были белые матерчатые туфли из Абаде>14 с загнутыми кожаными носками, а на голове — невысокая войлочная шапка, обшитая еще неизношенной тесьмой. Его длинные, до плеч, волосы завивались на концах.
Следом за Даш Аколем вошли три человека с книгами и чернильным прибором. Все гости устремили взоры на Даш Аколя, а он широкими шагами подошел к имаму>15 соборной мечети и, остановившись перед ним, сказал:
— Господин имам, покойный Хаджи оставил завещание, и семь лет я не имел ни минуты покоя. Самому младшему сыну покойного тогда было пять лет, сейчас ему исполнилось двенадцать. Здесь, — Даш Аколь показал на книги, которые держали сопровождавшие его люди, — вся отчетность по имуществу Хаджи. То, что было перерасходовано, включая сегодняшние траты, я пополнил из собственного кармана. Теперь пусть каждый займется своими делами: я своими, а они — своими...
Что-то сдавило Даш Аколю горло, и, ничего не добавив и не дожидаясь ответа, он опустил голову и со слезами на глазах вышел из комнаты. На улице Даш Аколь вздохнул полной грудью. Он почувствовал, что свободен, что груз ответственности снят с его плеч, но сердце его все равно разбито. И, широко и свободно шагая, Даш Аколь пошел вперед. Неожиданно он увидел трактир еврея Муллы Исхака. Не задумываясь, он спустился по сырым кирпичным ступеням в старый продымленный двор. Внутри двора, вдоль забора, он увидел маленькие грязные комнатки с крошечными окошками, похожие на пчелиные соты. Поверхность водоема затянула зеленая плесень. Пахло застоявшейся водой, чем-то кислым и затхлым. Мулла Исхак, худой, в грязном ночном колпаке, с козлиной бородкой и жадными глазами, подошел к нему натянуто улыбаясь.
