— Скажи, у тебя есть цель? Не сиюминутная, а главная, ослепительная?
— Есть, — без секунды промедления отвечаю я.
Похоже, моя реакция застала доктора врасплох.
— Вот как, — бормочет он с некоторым даже удивлением. — И что же, она реальна? Она достижима?
— О да, — говорю я с усмешкой.
— Отлично. А ты уже думала о том, как будет устроена твоя жизнь после того, как ты ее достигнешь?
Я молчу. Молчу бесконечно долго. Мой доктор умеет ставить вопросы… Нет, я не думала. По правде, мне такое и в голову не приходило.
— Я хочу, чтобы ты знала, дитя мое. Что бы с тобой ни случилось, хотя бы даже все адские котлы выплеснут на тебя свой жар, я останусь с тобой.
«Откуда мне знать? — думаю я рассеянно. — И тебе откуда знать?.»
Драйвер я тоже никудышный.
Джильда это знает. Я это знаю. Джильда знает, что это знаю я. И тем не менее она со мной возится. Красивая ражая девица носится с маленькой болотной кикиморой, как с собственным дитятей. Я бы давно плюнула и занялась обучением кого-то более перспективного. Не исключено, что, дрессируя меня, самого паршивого драйвера в Галактике, Джильда отдает мирозданию какие-то кармические долги. Или ей нечем себя занять в отсутствие срочных контрактов. Не могу же я, в самом деле, допустить фантастическую гипотезу, будто бы она меня любит и видит во мне друга. По правилу дополнения — все, чем природа одарила Джильду, напрочь отсутствует во мне. Ну, родственную душу во мне обрести никому еще не удавалось.
Свободный поиск — это часть программы обучения. Предполагается, что пилот-стажер выполняет его самостоятельно, без присутствия инструктора на борту. Если стажер выказывает успехи, ему предоставляется право самому выбрать маршрут. Неумехам в таком праве отказано, и маршрут выбирает инструктор: чтобы безопасно, поближе к маякам и обитаемым мирам.
Есть еще третья категория стажеров, к которой отношусь я. В присуствии Джильды я спокойна, рассудительна и не совершаю ошибок. Стоит ей оставить меня в кабине без призора, и я испытываю нечто вроде панической атаки. Не знаю, за что схватиться, дергаюсь и психую, истерически собачусь с когитром, теряю лицо и голову, словом — не гожусь ни к черту. Это психология, это персональное бессознательное, это еще одна ниточка из моего непростого детства, и это стало бы еще одной печалью для доктора Йорстина, кабы он о ней ведал… Все мы взрослые люди, кто-то старше, кто-то младше, но иллюзий на мой счет нет ни у кого из участников этого изначально безнадежного предприятия.
Джильда не говорит мне о моей ничтожности в глаза. Она не похожа на человека, который склонен верить в чудеса. Избытка деликатности за нею тоже не замечалось. А вот здоровый женский цинизм наличествует, и в количествах побольше моего.
Может быть, она пытается понять, зачем мне все это нужно.
Для третьей категории клинических идиотов предусмотрен компромиссный вариант свободного поиска. То есть пилот-стажер все исполняет сам, но инструктор торчит в соседнем кресле и делает вид, будто занят личными делами. Ну, там, книжку читает… носки вяжет… вышивает на пяльцах…
Когда я краем глаза пытаюсь ухватить предмет времяпрепровождения Джильды, следует немедленный и жесткий отпор: «Не твое собачье дело! Меня здесь нет, понятно?!» Мой инструктор сидит, уткнувшись носом в видеал, и едва ли пальцем не водит по экрану. Будь я хотя бы вдвое противу сущего любопытна, то уже спустя полчаса после погружения в экзометрию ныла бы и сулила все сокровища вселенной за возможность заглянуть Джильде через плечо.
Но мы в экзометрии уже два часа, и я есть я, иными словами — мы сидим по разным углам пилотской кабины и старательно прикидываемся, будто и не подозреваем о существовании друг дружки. У меня есть свой способ убить любое время: «мтавинский кохлеар». Уж не знаю, утвердит ли такое название математическое сообщество. Если честно, мне плевать. Снова и снова я прочесываю ступеньки формул и прикладываю их ко вращающейся в четырех измерениях метаморфной топограмме. И с каждым взглядом мне кажется, что плод моего безумия выглядит идеально.
