— Не хочешь в последний раз оглядеться? — спросил он Хедвиг, которая всё ещё сердилась и сидела, спрятав голову под крыло. — Мы больше никогда сюда не вернёмся. Не хочешь вспомнить старые добрые времена? Вот, например, коврик у двери. Как сейчас помню, Дадли рыдал на нём, когда я спас его от дементоров… Оказывается, он мне был благодарен, можешь поверить?.. А прошлым летом в эту самую дверь вошёл Дамблдор…
На секунду Гарри потерял ход мысли, но Хедвиг даже не попыталась ему подсказать, а продолжала прятать голову под крыло. Гарри повернулся спиной к входной двери.
— А здесь, Хедвиг, — он открыл дверцу чулана под лестницей, — я раньше спал. Тогда мы с тобой ещё не были знакомы… Надо же, я и забыл, как тут тесно…
Гарри смотрел на ряды расставленных по полкам ботинок, на зонты и вспоминал, как, просыпаясь каждое утро, видел над собой обратную сторону лестницы, частенько украшенную одним-двумя пауками. Это было ещё до того, как он узнал, кто он такой на самом деле, раньше, чем выяснил, как погибли его родители и почему рядом с ним творились всякие чудеса. Но Гарри до сих пор не забыл, что за сны уже тогда постоянно ему снились: что-то смутное про вспышки зелёного света, а однажды — дядя Вернон чуть машину не разбил, когда Гарри рассказал об этом — летающий мотоцикл…
Внезапно где-то рядом раздался оглушительный рёв. Гарри резко выпрямился, с размаху ударившись головой о низкую притолоку. Пробормотав несколько отборных ругательств из лексикона дяди Вернона, он, потирая ушибленное место и пошатываясь, поплёлся на кухню, и выглянул из окна на задний двор.
Темень будто пульсировала, воздух почти ощутимо дрожал. Затем, один за другим начали появляться силуэты — по мере того, как они сбрасывали Прозрачаровывающие чары. Над ними возвышался Хагрид в шлеме и защитных очках, восседавший, широко расставив ноги, верхом на огромном мотоцикле с чёрной коляской. Люди вокруг него слезали с мётел, а двое даже со скелетоподобных чёрных крылатых коней.
Распахнув заднюю дверь, Гарри кинулся в толпу. Раздался гул приветствий, и Гермиона порывисто обняла его, Рон хлопнул по спине, а Хагрид сказал:
— Всё путем, Гарри? Готов ехать?
— Разумеется, — ответил Гарри, радостно улыбаясь окружающим. — Но я не ожидал, что вас будет так много.
— План изменился, — прорычал Грюм, державший два здоровенных битком набитых мешка, а его волшебный глаз с головокружительной скоростью вертелся, глядя то на темнеющее небо, то на дом, то на сад. — Давайте-ка сначала в укрытие, а потом мы тебе всё расскажем.
Гарри провёл их в кухню, где, болтая и смеясь, они расселись на стульях и сверкающем рабочем столе тёти Петунии, опёрлись об её безупречно чистые кухонные приборы — Рон, долговязый и худой; Гермиона, убравшая свои густые волосы в длинную косу; Фред и Джордж, одинаково ухмыляющиеся; изуродованный шрамом Билл с длинным хвостом; мистер Уизли, лысеющий, с чуть перекосившимися очками на добром лице; Грозный Глаз Грюм, одноногий, потрёпанный в боях, с крутящимся в глазнице ярко-голубым волшебным глазом; Тонкс, чьи короткие волосы были её любимого ярко-розового цвета; Люпин, ещё поседевший и с новыми морщинами; стройная и красивая Флёр с длинными светлыми серебристыми волосами; лысый и плечистый Кингсли; Хагрид с растрёпанными волосами и бородой, стоявший сгорбившись, чтобы не задевать головой потолок, и Мундунгус Флетчер, низенький, грязный и нечесаный, с маленькими блестящими и по-собачьи печальными глазами, придававшими ему несчастный вид. При виде их в груди у Гарри разлилось тепло, ему показалось, что его сердце начало светиться. Ко всем им он испытывал огромную нежность, даже к Мундунгусу, которого во время их последней встречи пытался придушить.
— Кингсли, я думал, ты охраняешь Премьер-министра, — окликнул Гарри его через всю кухню.
— Один вечер обойдётся без меня, — отозвался Кингсли, — сейчас важнее ты.
— Гарри, угадай-ка, что это у меня, — позвала Тонкс, взгромоздившаяся на стиральную машину, и покрутила перед ним левой рукой, на пальце которой искрилось кольцо.
— Вы поженились? — воскликнул Гарри, переводя взгляд с Тонкс на Люпина.
