«Милая моя Катюня! Ничего у нас с тобой не получается из регулярной переписки. Но я на тебя не сержусь, поскольку виновата в атом не меньше тебя. Все у нас с тобой не как у людей.
Вместо того чтобы писать часто коротенькие письма, мы катаем по многу страниц, словно собираемся публиковать никому не интересные, кроме нас с тобой, романы-эпистолярии.
О тебе я уже все знаю. Слухом земля полнится. Счастлива за вас с Ваней. Он у тебя такой «далекоидущий»! Надеюсь, ты но в обиде на него? Ведь вы не в равном положении – тебе так долго пришлось не работать! Мать есть мать. И даже бабушка не во всем ее заменит! Рада я и такой мелочи, что твоя Леночка и мой Никитенок вырастали из одних и тех же распашоночек.
Кто знает, может быть, детишки наши когда-нибудь вспомнят об этом и устроят вместе свою судьбу? Ты, конечно, хохочешь, моя хохотушка. Да и я не очень всерьез… А что если? Чем чертик не шутит? Ну, ладно, пусть этим бесенком буду я. Просто пошутила и вес.
Столько времени не писала тебе и, как всегда, не знаю, с чего начать. Знаешь, что передо мной?
Море тюльпанов!
Ты представить себе не можешь, какая это красота! Говорят, в Голландии дядя нашего Александра Максимовича в числе других фермеров выращивает тюльпаны для всей Европы. Их там целые поля. Я видела, правда, только на открытках. Но все равно это не идет ни в какое сравнение с нашим морем тюльпанов. Они выросли на месте бывших мертвых песков благодаря нам, благодаря нашей первой энергетической трубе, давшей первые двадцать тысяч киловатт электроэнергии. Заработали насосы, подняли воду в арыки, куда она никак не могла попасть самотеком.
И вот – глаза радуются! Благодарная Природа воспользовалась нашим экспериментом. Скоро здесь посеют хлопок, а пока дикие тюльпаны выросли сами, как вырастают в других среднеазиатских пустынях в весенние влажные месяцы.
Тюльпаны, тюльпанчики! Красные, желтые, пестрые в крапинку. Растут полосами. И кажется, будто это яркие волны застыли в своем беге морском, покрыв цветастым ковром скучные гребни барханов. Еще недавно эти серые гребни клубились песчаным дымком, который засыпал и цепочки следов ящерицы, и полоски от проползшей юркой змеи. Я их ужасно боялась, и змеи и ящериц. Не знаю, как они теперь чувствуют себя в буйных травах.
Мы намеренно выбрали для эксперимента Высокие Пески, для орошения которых требовалась принудительная подача воды.
И мы решили, что сможем дать насосам энергию здешнего жаркого Солнца.
Мы с Костей и Верейским – «Штаб Мечты», как мы в шутку именовались, – приезжали сюда из Москвы изучить местность.
Сергей Александрович страдал от жары и жаловался, что плавится под этим проклятым Солнцем. Я ему, конечно, тотчас же пропела арию Снегурочки «Люблю и таю…»
Он меня слушал, влюбленно вздыхая, но на него грустно было смотреть. Мокрое лицо и влажные складки на шее. Одышка.
Цыганских его глаз и не видно за темными очками.
А Костя – тот и не замечал ничего, весь был в заботах.
Наш «Штаб Мечты» изучил местность и наметил, где строить «избушку на курьих ножках» – будущий машинный зал ветровой электростанции, поднятый на колоннах, чтобы воздух пустыни мог стекаться к приемной воронке в полу станции.
Потом мы вернулись в Москву заканчивать проектирование.
Косте с Сергеем Александровичем пришлось съездить в Америку без меня. Теперь бы, пожалуй, я смогла, но тогда Никитенок был еще крохотным.
В Большом Каньоне началось экспериментальное строительство «Электрик пайп компани».
Костя рассказывал, что каньон – это, по существу говоря, грандиозный овраг, результат разрушительной работы вод за миллионы лет. Наш обыкновенный овраг в представлении муравья покажется таким же каньоном.
