Олиуме! - Она принялась ловко стрекотать ножницами. - Вот вы спросите, поди, что
может произойти в столь сонном городке, ан нет, сударь, у нас столько всего приключается
ежедневно, что порой диву даешься, откуда и как. Ведь если здраво разобраться…
«Какой, к чертовой бабушке, Олиум?» - хотел было спросить Владимир Ефимович, но
осекся устало.
Щелканье ножниц, оживленное щебетанье девушки, гул фена, телефонные звонки,
далекий шум машин смешивались в единый гипнотизирующий звуковой фон. Владимир
Ефимович закрыл глаза и погрузился в легкую дрему, представляя свои дальнейшие
действия, что виделись ему теперь отчего-то в радужном свете. Вот он, постриженный и
благоухающий одеколоном, возвращается в гостиницу, его привечает довольный портье и
вручает ему новехонький ключ. Вот он поднимается в номер, подхватывает дипломат и
неспешным шагом направляется к автовокзалу, садится в сверкающий хромом автобус и
по гладкому шоссе едет в сторону дома, где его встречает толстый кот Тихон, с сединой в
черной как смоль шерсти, и буравит его болотистым взглядом, и трется о ноги,
выпрашивая еду, и мурлычет тихо, утробно низким раскатистым басом…
- … выходит из ресторана, Люба, ты помнишь, да? И идет к шоссе, а этот, значит, за ним.
С топориком, стало быть. А этот, такой на фасоне весь идет - никого не замечает. А тот, значит, догоняет его и так аккуратненько…
Владимир Ефимович вздрогнул и открыл глаза. Мила, склонившись над ним, вовсю
орудовала ножницами, жирный мужчина в зеркале теперь сидел под феном, а рыхлая
Люба поправляла тюрбан стоя у окна. Увидев, что Столин открыл глаза, девушка
осеклась, а Люба опустила руки и повернулась к Владимиру Ефимовичу, явив ему
смертельно бледное лицо, на котором ярко-красными пятнами цвели угри.
И наступила мертвая тишина. Столин огляделся несколько осоловело, распаренный
дремой, и лишь секунду спустя понял, что фен, под которым сидит мужчина в зеркале,
работает совершенно бесшумно. Или не работает вовсе.
Он повернул голову и озадаченно уставился на неподвижную тушу в кресле. После
посмотрел сначала на рыхлую девицу у окна, а потом уж на своего мастера. Мила стояла
неподвижно, опустив левую руку с зажатыми в ней ножницами параллельно туловищу, ее
правая рука, с голубой расческой, была прижата к груди. Столин хмыкнул недоуменно и
посмотрел в зеркало.
Судя по всему стрижка подходила к концу. Парикмахер убрала несколько больше, чем он
рассчитывал, однако, несомненно, работу свою знала - волосы были аккуратно уложены,
стрижка придавала лицу Владимира Семеновича определенную юношескую
бесшабашность. Столин не удержался и усмехнулся своему помолодевшему лет на десять
отражению. Впрочем, улыбка пропала, стоило ему взглянуть на отражение тучного
мужчины за спиной. Тот немного сполз в кресле, теперь из-под купола фена виднелся
кусок багровой складчатой кожи на загривке. В положении тела было что-то
неестественное, напоминающее о сломанной и брошенной кукле.
- Простите, а с этим все в порядке? - Столин крутанулся на кресле, отчего его
остриженные волосы посыпались с простыни, и уставился на рыхлую у окна. - У вас фен
не работает и, ну… словом…
- Разумеется, не работает. Это и не фен вовсе. Это хелицератор, - буркнула женщина и
повернулась к нему спиной с вызывающим видом.
- Вы не волнуйтесь, это наш постоянный клиент! - Мила живо развернула кресло
Столина и принялась щелкать ножницами, убирая то здесь, то там. - Он всегда приходит
на хелицерацию по вторникам и четвергам. Очень полезно для мандибул, очень!
- Для ман… Слушайте, да что здесь происходит? - Владимир Ефимович грозно
уставился на девушку, - какие, к чертовой матери, мандибулы? И почему у вас тюрбан
на голове? Вы что, красите волосы друг другу в свободное время? Или вы все бедуины?
Черти Черт-те что! - выпустив пар, он почувствовал облегчение. В самом деле, стоило ли
так кипятиться, в конце концов, мандибулы… мандибулы, это уж, простите, ни в какие
ворота!
- Не нужно нервничать, - ледяным тоном заявила рыхлая Люба. - Вы в присутственном
месте, гражданин. Пришли стричься - стригитесь. Вот товарищ, к примеру, два раза в
