На третьем этаже он споткнулся о ведро, полное черной воды, в которой
плавала гниющая тряпка. Немного воды выплеснулось на пол, но ведро не
перевернулось несмотря на то, что толчок был весьма внушительным. Князев
присел над ведром, погрузил руки в холодную вонючую воду, вытащил тряпку,
отжал ее и вытер лужу. При этом он вспомнил, что большую часть своих
произведений Йозеф Гофман написал под псевдонимом Мишель Дворский. Это
показалось Князеву противоестественным.
Он сидел на корточках в темноте, перед ведром, и, вглядываясь в мерзкую
черную жижу, вдыхал с упоением запах своей жизни.
Дар
Владимир Ефимович Столин, лукавый функционер среднего возраста и
незапоминающейся внешности, будучи по неотложным, но малоприятным делам в
Котовске, решил перед отъездом постричься. Глядя на свое отражение в мутном,
загаженном гостиничном зеркале, он то и дело цокал языком и картинно пожимал
плечами:
- Надо же, зарос! Лохматый, как сенбернар!
До автобуса оставалось еще несколько часов. Накинув пальто, Владимир Ефимович
вышел из номера, захлопнул за собой дверь и лишь потом вспомнил, что ключ он оставил
на тумбочке у кровати. Подергав ручку, он хмыкнул, пожал плечами и направился к
лестнице.
Небольшой холл на первом этаже был абсолютно пуст. В углу, у стойки портье,
примостилась унылого вида кадка с засохшим фикусом. В противоположном темном углу
стояли напольные часы, выполненные в виде английской башни Биг-Бен. Часы
совершенно не вязались с казенным интерьером фойе и вызвали у Столина некоторое
раздражение беспокойного толка.
Подойдя к стойке, он поискал глазами звонок, но обнаружил лишь шариковую ручку,
регистрационный журнал и таракана, медленно ползущего вдоль исписанных листов.
Владимир Ефимович вытаращился было на таракана и даже представил себе, как он
захлопывает тяжелый журнал и размазывает несносную тварь между страницами, но
сдержался. Доживая пятый десяток, вырастив двоих детей и схоронив жену, Столин
научился терпимо относиться ко всем живым созданиям вне зависимости от того
отвращения, что они в нем порой вызывали.
- Надо быть мягче, Федя, - миролюбиво обратился он к таракану. Таракан остановился и
даже как-то диковато выгнулся, будто собираясь ответить Столину, но тотчас же
припустил прочь, похрустывая лапками.
Владимир Ефимович нетерпеливо глянул на часы. Центральный автовокзал находился в
пяти минутах ходьбы от гостиницы, из вещей у Столина имелся лишь скрипучий дипломат
под кожу, однако рисковать Владимиру Ефимовичу не хотелось.
- Гхм! - он громко прочистил горло. Тотчас же из-за небольшой двери за стойкой, в
направлении которой уполз таракан, раздались кряхтенье, писк и возня. Дверь
распахнулась, и на пороге возник заспанный портье в брезентовой отчего-то куртке.
Портье улыбнулся нервно, поправил волосы, да так и остался стоять на пороге, не
предпринимая ни малейшей попытки подойти ближе.
- Послушайте! - начал было Столин, но осекся. За спиной у портье, в темном проеме, что-
то зашуршало так, будто в кипе старых газет резвился целый тараканий город.
Портье еще шире улыбнулся, обнажив на удивление длинные зубы, и, протянув руку,
захлопнул дверь. Лишь после этого он сделал небольшой шажок в сторону Столина и
остановился между дверью и стойкой в вопросительной и даже несколько наглой позе.
- Послушайте, - еще раз начал Столин, - я, собственно, собираюсь выписываться… через
часок. Тут… есть у вас парк в городе?
Он осекся и уставился в пол в недоумении. «Какой парк? - думалось ему, - при чем здесь
парк?»
Портье пожал плечами и снова вопросительно уставился на Столина, будто уловив его
мысли.
- Ну да, ну да, - забормотал Владимир Ефимович маясь. - Я просто думал про парк,
словом, посмотрел на часы ваши, лондонские, и подумалось про парк. Не суть. Я дверь
запер, а ключ остался в номере. На окне. Или на тумбочке, черт его знает. И вот еще что -
рядом с вами, в двух шагах, фасадные окна. Написано: «Парикмахерская «Фигаро».
Стригут они или что?
Выпалив эту несусветицубессмыслицу, Столин угрюмо уставился на регистрационный
журнал. Он чувствовал себя пренелепейше - портье в совокупности с часами за спиной
