-Нет уж, позвольте! - набираясь смелости, Дмитрий Германович, принимался
творить жутковатые пассы в воздухе.
Разумеется, в конце концов Марфа соглашалась. Дмитрий Германович тотчас
же терял к ней всяческий интерес и семенил вперед и , изредка дергая головой.
За ним вперевалку плелся Антоха. Следом шла Марфа.
Дальнейшие события разворачивались в обычном порядке. На расстоянии 10
метров от машины Дмитрий Германович жестом фокусника доставал из
кармана ключи, нажимал на кнопку сигнализации, при этом всегда кося в
сторону Марфы багровым глазом, после, быстро перебирая короткими
ножками, обегал вокруг машины, открывал пассажирскую дверь и ждал, сияя
сально, когда Марфа приблизится. При посадке в машину он всегда помогал
Марфе, хватая ее то за локоть, то за кисть, а то и за плечо. Несколько раз
Марфе показалось, что он при этом спускал. После с виноватым лицом садился
сам, оглядывался, проверяя, сел ли сын, и, уставившись лунно на Марфу,
сипел:
-Ну что, голубушка? В ресторан?
И тотчас же отчаянно хохотал удивленный сам.
Марфа всегда отвечала ему буднично, что нет, мол, домой. Дмитрий
Германович заводил мотор и дальше уж молчал до самого дома. При этом на
лице его появлялись явственные сатанинские гримасы.
Подвозя Марфу к самому подъезду, он глушил мотор и, чуть наклонив
распаренную морду, заводил монолог. Рассказывал все больше про жену, что
работая товароведом, семье предпочла карьерный рост. Про грусть, тяготы и
невзгоды, быстро подступающую старость, лишний вес и ночные бдения подле
телевизора.
-А хочется-то, Марфа Сергеевна, страсти, приключений! Жизнь проходит мимо
нас, подобно ветру, а мы остаемся, как пыль… Всего лишь пыль! Мне вот уж
пятьдесят четыре скоро… вроде и работой не обделен, машина вот, квартира…
дом строю в Фонтанке! Вы были в Фонтанке, Марфа Сергеевна? - и он гадко
подмигивал, - ах, какой там воздух! Да к чему все это, если скука хризантемою
цветет… Еда потеряла, знаете ли, свой вкус, вино уж не радует, как раньше…
эээ, как сказал кто-то из классиков.
У меня бассейн скоро будет, Марфа Сергеевна! Из неплохих! Вы, к слову, этим
летом купались хоть? Загорали? А то…- на секунду он смущался,
отворачивался в сторону и начинал бормотать, но тотчас же овладевал собою и
с новым жаром принимался расписывать перипетии внутреннего своего
состояния, обильно украшая их цитатами из беллетристики.
- Вот, скажем, был бы я… скажем, идальго! Нет, кабальеро! Я бы бросил все к
чертовой матери да и украл вас! А! Как вам это, Марфа Сергеевна? - при слове
«это» он снова скабрезно подмигивал. - Украл бы и увез, словом, в Испанию.
Коррида, ла-ла-ла, торреодор! Торро! Торро! Быкко! Я, знаете ли, в
университете интересовался всем испанским. А вы, Марфа Сергеевна, завтра
что делаете?
Так продолжалось ad nauseum. Дмитрий Германович вещал о пирамидах и
тайнах, сокрытых в глубинах Карибских морей. Порой он принимался
цитировать стихи собственного сочинения. Иногда даже пел, подвывая по-
звериному. Марфа же молчала, стиснув руки коленями, крепко зажмурившись
внутренне, сосредоточенно думая о своем.
Мнилось ей в эти сомнамбулические моменты сумеречное, подвешенное. То
казалось ей, что Дмитрий Германович несомненно толстый дегенерат с
отвисшей нижней губой и перхотистыми бровями. То думалось, что ей сорок
три, и то, что скрывается под строгой воспитательской юбкой, уж не столь
привлекательно, как раньше. То вдруг вспоминались вчерашняя рыба,
оставленная в морозильнике, и вечно подтекающий унитаз. Виделась
старушка-мать, которая третий месяц кряду не узнавала ее и то и дело
пыталась убежать из дому, растерянная, туманная, ускользающая. Грезила она,
отчего-то, о воздушных кораблях и людях с крыльями. Но более всего
раздирали ее два противоречивых чувства. Хотелось ей с размаху огреть
Дмитрия Германовича предпочтительно чем-то тяжелым, так, чтобы голова его
раскололась на несколько несуразных частей, посредине одной из бредовых
фраз его. В то же время она жалела Дмитрия Германовича, жалела и
ненавидела себя, свои 250 долларов в месяц плюс подарки от родителей
подначальных ей детей, свои 38 квадратных метров плюс балкон, свой
