Без курьезов, впрочем, не обошлось. Так, невесть откуда взявшаяся, крошечная совсем
девочка-гидроцефал, опасливо приблизившись к покойнику, долго вглядывалась в
искаженные ранней стадией разложения черты его, и вдруг расхохотавшись, ткнула
Бальтазарова пальчиком в щеку. Ее тотчас же оттащили от гроба, и кто-то, возможно, ее
мать, а может, и не мать, женщина неопределенного возраста, угрюмая, с залысинами,
долго выговаривала ей на непонятном скрежещущем языке.
Ровно в 11 часов 22 минуты из толпы вышел старик в диковинной фетровой шляпе и
мешковатом пальто. Подойдя к гробу, он незамедлительно опустился на колено и
облобызал руки покойника. После без усилия встал и, проходя мимо Ольги
Александровны, одарил ее таким чудовищным взглядом, что на миг ей привиделось,
будто это не муж, а она лежит в гробу, и, более того, будто посмертно она обкакалась, и
всякий это видит.
- Берегите его, - буркнул старик и, прежде чем она смогла сказать что-то в ответ,
растворился в толпе.
К полудню робкое солнце, выглянувшее было из-за туч, затянуло жирной желтоватой
пеленой. Подул северный ветер, зашуршали облетающими листьями деревья. Над двором
то и дело кружились крупные взъерошенные голуби - одна наглая птица даже умудрилась
примоститься на краешек гроба и, прежде чем ее согнали, погадить на лацкан покойника.
Бальтазаровой особо омерзительно было даже не это прискорбное событие, а то, что левая
голубиная лапа сгнила и в бугристой розовой дикой плоти угадывалась кость.
Провожающие зябко кутались, переступали с ноги на ногу. Неподалеку мрачно курили
два заросших бородами опальных старика - представители похоронного агентства. Вид у
стариков был неземной.
Один из них, в несколько затяжек прикончив смердящую самокрутку, подошел к Ольге
Александровне и пробасил:
- Пора бы покойничка в землю укладывать, мать.
Второй согласно закивал, поплевывая.
Ольге Александровне все происходящее казалось диким фарсом. Она отрешенно махнула
рукой и отошла от гроба. Старики подхватили гроб за края и потащили его к неказистому
автобусу. Соседи как по команде начали расходиться, бросая неловкие взгляды на
Бальтазарову. Степан тоже было побрел в сторону, смекнув, что мать, в несознательности
своей, не поймет и, глядишь, примет его за кого другого, но после передумал.
- Все же батя… - пробурчал он, умильно глядя на Снарядова. Последний буркнул что-то
несуразное себе под нос и пошел к автобусу. Похороны казались ему нелепым
предисловием к погребальному застолью, а к покойнику он теперь относился
опосредованно, как к отслужившему свое венику.
Бальтазарова закопали на скорую руку. К моменту когда автобус добрался до кладбища,
вовсю моросил дождь, земля размокла и чавкала под ногами. Окрестные собаки, по
слухам, все до одной каннибалы, почуяв мертвеца, вовсю завывали в кустах; воронье
кружилось над автобусом, каркая и вереща. Где-то неподалеку равнодушно плакал
ребенок - его монотонный плач расстроенной скрипкой вливался в общую какофонию.
На тот свет Бальтазарова провожали лишь несколько сослуживцев, Снарядов и Ольга
Александровна с сыном. В последние секунды, перед тем как молчаливые старики
закрыли гроб крышкой, в глазах у Ольги Александровны помутилось и пейзаж на миг стал
нездешним. Исчезли покосившиеся памятники и грязный, забрызганный черной жижей
автобус и дыра в земле, а вместо этого увидела она бескрайнюю каменную пустошь и
монументальную гору правильной пирамидальной формы, испещренную гигантскими
трещинами, что укладывались в образ свастики.
- Надо бы разрубить его на куски, - прошептал голос у нее в голове, и перед глазами снова
возникло кладбище. Морок прошел, но еще несколько мгновений она чувствовала
морозную свежесть гор. Потом и это прошло.
Когда гроб начали опускать в землю и расстроенный оркестр грянул траурный марш,
Степан Бальтазаров вдруг заревел белугою и даже попытался броситься в могилу вслед за
отцом, но был остановлен. После на лице его заиграло глумливое выражение
превосходства. Он то и дело поглядывал на мать, будто ища поддержки за свою выходку.
Ольга Александровна отстраненно погладила сына по кудлатой голове. Она отчетливо
