Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо - страница 29
— Comprendes?[20]
Сергей помолчал.
— Сечешь, спрашиваю? Так что мечты свои нужно уметь ограничивать. Иначе они могут становиться опасными…
— Comprendo.[21] Comprendo, что всё твоё здравомыслие, весь этот твой рационализм просто… просто патологичны. И знаешь, мне трудно уразуметь, как при такой вот заземлённости вообще жить можно… Даже могильщиком.
— А я и не живу. Я…
— Помолчи! — прервал его Сергей. — Теперь ты, sabelotodo,[22] послушай меня! Да, наверное это дико (объясняться в любви с первого взгляда к портрету давно умершей женщины. Но я знаю — слышишь, з н а ю — воскресни она или воплотись в другую женщину подобной красоты и высоких душевных качеств…
— Да откуда тебе знать о её душевных качествах?
— Да-да, именно высоких душевных качеств! — повторил Сергей. — Они же читаются в её взгляде. И только глупец или негодяй может предположить иное, глядя на этот портрет. Эта женщина была удивительным созданием. Честным и открытым. Неспособным ни на что постыдное. И, повствчай я её, мне бы и в голову не пришло обидеть её каким-нибудь нелепым подозрением…
— Ну что ж, посмотрим. — задумчиво произнёс могильщик, зримо потеряв вдруг всякий интерес к продолжению беседы. — Посмотрим…
Некоторое время он молча в упор разглядывал Сергея. Затем, не говоря более ни слова, повернулся к нему спиной и, забросив на плечо лопату, неспешно удалился.
— И он оказался прав, — прервал рассказ Марлен Евграфович. — Не смогли Вы довольствоваться тем, что давала вам ваша Ольга… И этого следовало ожидать. Человек — существо ненасытное. Ему подавай всё больше и больше. И аппетит будет только разыгрываться!… Простите за эмоции. Так что же было дальше?
— Да ничего. Я постоял у могилы ещё некоторое время, а затем ушёл… Можете представить себе, какие мысли одолевали меня. Долго я бродил ещё по кладбищу, а затем по городу. Я проклинал своё любопытство, проклинал свою ревность… Усталый и опустошённый я вернулся на свою станцию метро как раз ко времени наших обычных встреч с Ольгой. Непонятно на что надеясь, около часа бродил у входа в метро. Конечно — она не пришла. Не пришла она и ко мне домой. Заснул я под утро, и вот во сне Оля навестила меня. Нет, не было никаких упрёков. Она присела на край моего дивана, положила мне руку на лоб и печально заметила: «Ты снова не выдержал. Как и тогда, в той жизни. Но теперь я не умру — мёртвые не умирают. Я просто больше не смогу приходить к тебе. Но я люблю тебя по-прежнему. И буду ждать тебя. И когда ты придёшь, мы с тобой уже никогда не расстанемся… Никогда». Наклонившись, она поцеловала меня в губы и ушла. А я смотрел ей вслед и не мог сбросить с себя сонное оцепенение. Не мог даже произнести ни звука. На утро я купил цветов и отнёс их на могилу. Это же был день её рождения.
Первое время мне было очень трудно. Я всё ещё на что-то надеялся. Ждал. И всё напрасно. Возвращаясь с работы, по несколъку минут простаивал у метро, высматривая её. А однажды не выдержал и поинтересовался у одной из старушек, постоянно сидящих у подъезда, не приходила ли в последнее время женщина, которая прежде так часто навещала меня. Старушка посмотрела на меня, как на ненормального — «Какая ещё женщина?» Я описал Ольгу. Поверьте, я в состоянии описать человека достаточно точно. Но старушка только пожала плечами. Нет, описанную мною особу она якобы никогда не видела. И это несмотря на то что Ольга раскланивалась с нею прежде не один десяток раз… А однажды я решил днём осмотреть тот дом, в котором Ольга скрывалась, прежде чем направиться на кладбище. Увы, в нём уже полным ходом шли строительные работы. Так что найти что-нибудь, что было бы памятью об Ольге, мне так и не удалось. Хорошо ещё, что я оставил у себя тот карандашный портрет.
