— Кто я?
— Вы, несомненно, Генри Данбар, — сказала сестра Робертс, раздвигая шторы.
— Я спрашиваю не про имя, глупая женщина! — рявкнул Данбар. — Я спрашиваю: может ли кто-нибудь сказать, кто я на самом деле?
— Я не люблю, когда меня называют «глупой», благодарю покорно! — надулась сестра Робертс. — И если хотите знать, кто вы «на самом деле» сегодня утром, то я вам скажу: вы очень грубый старик, который должен попросить у сестры Робертс прощения!
— Я прошу у вас прощения, сестра Робертс! — послушно отозвался Данбар, поддавшись смутному ощущению, что сегодня должно случиться нечто очень важное и ему следует избегать всяких неприятностей.
— Так-то лучше, — смягчилась сестра Робертс. — Все мы просто люди, и у всех нас бывают дни, когда мы встаем утром не с той ноги, так ведь?
— Безусловно, так бывает! — согласился Данбар. — Почти каждый день.
— Так, мы будем завтракать у себя в палате в одиночестве или соберемся с силами и пойдем в общую столовую, чтобы поболтать там с другими постояльцами? — поинтересовалась сестра Робертс.
— Мы соберемся с силами, — пообещал Данбар.
— Вот это мне нравится! — кивнула сестра Робертс и, навалившись на ручки бесполезного кресла-каталки Данбара, покатила ее по толстому ковру, а Данбар откинулся на спинку и одарил сестру жалобной улыбкой.
Опасаясь, что утренние таблетки начнут растворяться у него под языком, он притворно закашлялся и ухитрился выплюнуть таблетки в носовой платок. Он чувствовал себя куда бодрее без таблеток, но при этом ярость и возмущение клокотали в нем, как и прежде. По мере того, как в его мозгу начали быстрее вращаться шестеренки мыслей и желаний, он буквально ощущал, как они вырабатывают в нем все больше энергии. Но он понятия не имел, сумеет ли он их остановить прежде, чем они сорвутся с осей. Он не мог снова поддаться тому душевному страданию, которое обуяло его после визита к психиатру в Хемпстеде. Нет, пожалуйста, только не это тоскливое ощущение, что в его жизни больше нет ничего устойчивого и надежного, а почва под ногами кажется незавершенным пазлом, который вот-вот разбросает по сторонам злой и нетерпеливый ребенок — причем, что самое ужасное, этим ребенком был не кто иной, как он сам. Ведь больше некого было винить за коварство судьбы; и в конце концов, ужас в том, что это все было плодом работы его сознания.
— Сегодня никаких занятий на свежем воздухе, — объявила сестра Робертс. — Не пойму, зачем вы надели эти огромные ботинки. Разве нам не будет удобнее в тапочках?
— Только не это, — пробормотал Данбар. Он не мог вынести сковывающую власть безумия, но точно так же он не мог вынести и сковывающую власть психушки. Он нуждался в помощи Питера, чтобы сбежать отсюда. Если он не совершит побег сегодня, больше ему, вероятно, не представится такой возможности. Вероятно, он так и умрет здесь, а сестра Робертс будет ободряюще похлопывать его по руке, сидя с ним в палате, заваленной вонючими лилиями.
— Что вы сказали, дорогой?
Он должен себя сдерживать, он должен быть гениальным лицемером. Данбар, прославившийся своей прямотой, прославившийся своим твердым мнением обо всем на свете, прославившийся своими неожиданными слияниями и поглощениями, должен научиться лицемерить!
— Да! — сказал Данбар. — Сегодня останусь в помещении. Посижу у голубого камина.
— Какого еще голубого камина? — спросила сестра Робертс, чье ухо уловило в этой фразе нечто подозрительно порнографическое.
— У телевизора! — пояснил Данбар. — Он всегда кажется мне голубым пламенем, мерцающим в камине.
— А, вот оно что! — с облегчением произнесла сестра Робертс. — Это даже звучит успокаивающе!
— Именно — успокаивающе! — согласился Данбар. — Особенно если ты владеешь несколькими телевизионными каналами, а доходы от рекламы растут, потому что у твоего нового шоу потрясающий рейтинг!
— Хм, — пробормотала сестра Робертс, вкатывая Данбара в столовую. — Помните, что сказал доктор Харрис: нам больше не надо волноваться о бизнесе, он теперь в надежных руках, и все, что нам надо, — это чудесный долгий отдых!
