Не без оснований надеялся хан Мамай на свою победу. Москва перестала к этому времени покорно слушаться распоряжений Орды, и поставить ее на колени мог только новый разгром. Но Мамай понимал, что в одиночку расправиться с Москвой ему будет нынче очень трудно. И он пошел на решительный дипломатический шаг — заключил военный союз с Литвой для совместного выступления на Москву. Кроме того, татарский хан рассчитывал и на поддержку рязанского князя Олега Ивановича, который пытался путем сговора с ханом спасти Рязанскую землю от нового разорения. Да к тому же он был недоволен усилением своего соперника — московского князя. А под рукой у князя Дмитрия Ивановича было всего сто пятьдесят тысяч войска, и главным оружием его ратникам служили рогатины, дубины, топоры. Но слава князю и объединившемуся под его рукой народу русскому, вышедшим победителями в этой битве! Так история еще раз доказала, что единому народу, не обремененному раздорами и междоусобицами и распрями, никакой враг не страшен.
Последние дни октября были на Святой горе удивительно теплыми и сухими. Время в этой тихой обители святых отцов текло размеренно и чинно. Посты и празднества соблюдались неуклонно. Но с недавних пор над Хилендарским монастырем опустилась особая тишина — старец Исайя готовился отойти в мир иной. Уже много недель не появлялся он на людях, молча страдая в своей узкой темной келье, почти не принимая пищи. Никому, даже приближенной к нему некогда братии, тревожить его было не велено. И все же старец Лука решился войти к Исайе. Очень уж важным было его известие.
— Господи, спаси и продли живот верного раба твоего Исайи. — Войдя в келью Лука перекрестился.
— Никак случилось чего, Лукашка, важного? — догадался Исайя, повернув к вошедшему лицо.
— Не гневись, Исайя, что потревожил твое смирение. Радость пришла на Афон. В русский монастырь Святого Пантелеймона, где и тебе довелось послужить Господу Богу нашему, монахи-московиты прибыли с вестью радостной — русичи в Московии татар посекли.
— Неужто правда? — старческий хрипловатый голос Исайи прозвучал сильнее, нежели при входе Луки. — Ну-ка, Лукашка, помоги-ка мне присесть да расскажи, что стряслось-то в Московии.
Лука, словно пушинку, приподнял легкое тело Исайи и усадил его, подложив под спину набитую сеном подушку.
— Я-то не боле твоего знаю, — ответил после этого Лука. — А вот, коли дозволишь, призову к тебе сих русичей, они и поведают обо всем.
— Зови, зови, — закивал головой Исайя. — По такому случаю и хлебушка Господнего откушать не грех. Зови, Лукашка.
И вот уже в келье старца оказались два русоволосых и русобородых, полных жизни и силы русских монаха. У входа пав на колени, они поцеловали земляной пол, перекрестились, затем бросились к старцу и от души облобызались с ним.
— Слышал, слышал, дети мои, о великой радости, посетившей вашу землю. Душа моя возрадовалась не менее. Но желаю слышать я, как все произошло. Потешьте душу мою, родимые.
И русичи, перебивая один другого, принялись рассказывать Исайе и Луке, стоявшему рядом со старцем, о том, как перед битвой, получив благословение отца Сергия, князь Димитрий упрятал часть войска своего в засаде, в одном из лесистых оврагов, и ни в коем случае не велел им показываться раньше, нежели силы врага окончательно ослабеют. А сам двинул на басурман передовой полк, где в первых рядах были и наши братия Пересвет с Ослябей. Перед схваткой сошлись в поединке инок Пересвет, благословенный самим преподобным Сергием из Радонежа, с татарином Челубеем. А потом завязался бой. Татары налетели на передовой полк ураганом, но негде было развернуться Мамаю. Копья ломались как солома, стрелы падали дождем, — вещали монахи, — пыль закрывала лучи солнца, мечи сверкали молниями, а люди падали как трава под косой. Кровь текла ручьями. Передовой полк погиб почти полностью. Конница татар переправилась через речку Смолку и бросилась на наш левый край. Князь же Димитрий яко простой ратник рубился в самой сече. Видя все это, засадный полк рвался в бой. Но воевода Боброк Волынский смиренно говорил: «Еще не приспело время». А когда время Боброка приспело, татары дрогнули. «Горе нам, — кричали они, — урусы нас перехитрили! С нами бились слабые, а лучшие и удалые все целы». Царь Мамай позорно бежал, а князь Димитрий Иванович вернулся в Москву не токмо со славою, но и с прозвищем славным — Донской.
