Да будет король Твртко праведным правителем, прислушивающимся к добрым советам святых отцов наших! Да будет церковь наша хорошим подспорьем государю! Наша святая православная церковь никогда не пыталась посягнуть на власть, выходящую за пределы церкви. Государь и далее может быть уверен в этом.
Так пожелаем же доброго здравия, счастия и мудрости королю Твртку I, королеве Доротее, а также всей уважаемой и добродетельной властеле, живущей в нашей милой отчизне. Да цветет на этой земле любовь и братство всех народов! Пусть сосед не возненавидит соседа, пусть исчезнут черная зависть и злоумышление!
Давайте скажем нашему королю и нашей королеве: здравствуйте многая лета!
Все присутствующие снова запели «На многая лета…».
Король и королева медленно двинулись к выходу. За ними по парам выстроились все гости. Поздравления и целования начались только во дворе.
Пиры и торжественные приемы продолжались три дня. Затем гости начали друг за другом разъезжаться. Князь Лазарь, Вук Бранкович и братья Мусичи отправились в обратный путь вместе. Молодые Вук и Мусичи вырвались немного вперед, чуть позади ехал князь Лазарь. Он понимал, что у молодежи после этой коронации возникло немало вопросов, на которые им хотелось бы ответить самим, без него. И он с удовольствием отстал от них, улыбаясь чему-то, известному только ему. Влажный ноябрьский ветер приятно холодил щеки и шею, играя с длинными, начинающими седеть волосами.
Метрах в пятидесяти от князя Лазаря ехала карета, окруженная со всех сторон плотным кольцом ратников из личных дружин четырех великашей. В карете ехали княгиня Милица с дочерью Марой, женой Вука Бранковича.
— И все-таки, я не понимаю князя, — произнес Стефан Мусич. — Зачем он отдал корону Сербии Твртку?
— Ты думаешь, что он отдал корону лишь три дня назад? — возразил Лазарь Мусич, тезка и любимый племянник князя, а также его крестник. — По-моему, это произошло гораздо раньше.
— Когда? — снова спросил Стефан.
— Не после ли разгрома жупана Николы Алтомановича? — подключился к разговору Вук Бранкович.
— Вы думаете, это было соглашение? — не унимался Стефан.
— И не без участия старца Ефрема, — заключил Лазарь Мусич.
Ветер обгонял кавалькаду всадников и снова возвращался назад, теребя перья на шляпах и играя длинными волосами великашей. Солнце то и дело жмурилось, пряча свои огненные очи в тяжелых серых тучах и снова открывая их. Но дождем не пахло. Птицы летали высоко, а сурки и суслики храбро бегали в высокой степной траве, иногда высовывая у обочины дороги свои любопытные мордочки.
Князь Лазарь любовался молодежью. С такою можно пойти и в огонь, и в воду, и в бой с османами. Высокий, широкоплечий рыжеволосый Вук Бранкович даже среди богатырей-братьев выделялся. А Стефан и Лазарь Мусичи — оба светловолосые, с кудрявыми, ниспадающими на плечи волосами — мало чем напоминали своего отца, чельника Мусу. Разве что своими большими глазами и маленькими усиками. Стефан более круглолиц, черты лица крупнее, чем у младшего брата. У того же и лицо удлиненное, и борода поменьше и пореже.
— Ну что ж, после Лазаря, пожалуй, единственный, кто достоин носить королевский титул, — это Твртко, — Стефан посмотрел на своих друзей, ища согласия с его словами. Но те ехали молча, никак не прореагировав на последние слова Стефана. — И все же князь мог бы и раньше нам сообщить о своем соглашении с Твртком.
Твртко Котроманич действительно и вне всякого сомнения был самым ярким правителем Боснии и одной из самых замечательных личностей всей боснийской истории. Решительный и прямолинейный, когда нужно было что-либо осуществить; внимательный и осмотрительный, когда нужно было что-либо понять и осмыслить; могучий и дальнозоркий, когда нужно было что-либо совершить. К власти он пришел очень молодым (когда ему не было еще и шестнадцати лет), как и его сюзерен и знаменитый современник Людовик Великий, но он сразу же, с первых шагов дал понять (в отличие от царя Уроша, другого своего современника), что у него есть сила воли, способность и возможность исполнить все задуманное. Этого не могли отрицать ни его враги, ни его друзья, а и тех, и других у Твртка было немало. Однако коронация боснийского бана невольно вызывала сравнение с еще одним его современником, пожалуй, самой могущественной фигурой на Балканах и одной из самых величественных и своеобразных в Европе в XIV веке.
