Ведь я мог убить вас, Дани, но сделал глупость. Я понимал, что должен убить вас рядом с трупом Коба или хотя бы привезти туда ваше тело. А на станции техобслуживания я не сумел бы проделать все незаметно, только и всего. Но я поступил правильно. Я много раз мог пожалеть, что упустил ту возможность, когда вы были в моей власти, но мне кажется, я все же поступил правильно.
Я выжидал весь вечер, оставаясь на некотором расстоянии от вас. Потом развернул машину по направлению к Парижу, не сомневаясь, что теперь вы вернетесь туда. Я все время спрашивал себя: а вдруг вы меня заметили? Мне хотелось пить, есть и спать. Иногда я выходил из машины, чтобы размяться под покровом деревьев. Я еще не подозревал, насколько вы упрямы, насколько сильна в вас способность обретать мужество в самых безысходных ситуациях. Я еще не понимал, каким преимуществом вы владеете.
Но вы поехали совсем в другом направлении. Была ночь. Я развернулся. Вы двигались медленно. Вы снова навязывали мне свой ритм движения. Меня слепили задние фонари «Тандербёрда». В Сольё я вас потерял, вы неожиданно съехали с шоссе и повернули на какую-то улицу. Пытаясь найти вас, я кружил по городу. Тщетно. Я поехал дальше на юг, остановился на заправке, залил полный бак, выпил стакан вина и купил бутерброд. Километры мелькали у меня под колесами, я был совершенно один, и меня не покидало абсолютно неизведанное чувство полной заброшенности.
На набережной Соны в Шалоне я заметил припаркованный «Тандербёрд». Я остановился в пятидесяти метрах прямо за ним. По-моему, я смеялся. Я медленно шел в ночной темноте к кабриолету, у которого был поднят верх. Но вдруг зажглись фары. Я увидел, что рядом с вами сидит мужчина. И тут вы тронулись с места. Я бросился назад к своему «ситроену». Я говорил себе, что вы совершаете все эти необъяснимые поступки из чистого садизма, что вы решили сперва сломать меня, а потом поплясать на моих костях. Все же я нагнал вас и видел, как вы входите в отель «Ренессанс» с этим парнем в сером свитере, а левая рука у вас забинтована. Я все равно пошел бы туда, потому что Анита назвала мне именно этот отель, где она снимала номер на ночь. Теперь было ясно, что вы шаг за шагом методично разрушаете мой план. Я дал вам возможность выйти из отеля и выехать за пределы Шалона в сопровождении этого типа, который привлекал вас только потому, что воплощал все то, что доставляло мне боль. Дани, вы не можете представить себе, до чего я был вымотан!
Я долго сидел в саду другого отеля, а вы с этим парнем оставались за столом опустевшего ресторана. Я наблюдал за вами, как и во время обеда в Фонтенбло, через окно. На вас были брюки в цвет косынки, такое же бирюзовое пятно, за которым я гонялся весь день. Мне кажется, в ту минуту я размышлял так, словно вы и в самом деле были любовницей Коба, словно я покупал полный пшик, который собирался затем всучить другим. Я ждал долго, очень долго. Я видел, как вы пошли наверх вдвоем с этим подонком, видел, как в вашем окне, закрытом тяжелыми шторами, отгораживающими вас двоих от всего мира, зажглась полоска света.
Я поехал обратно в Париж. Еще несколько часов ярость придавала мне силы. Я снова мчался, включив дальние фары и не обращая ни на кого внимания. Триста сорок километров. Я буду в Париже не позже пяти утра. Да, я успею. Я заберу завернутый в ковер труп Коба и ружье. Я уничтожу фотографию Аниты, которая висит на стене, я про нее совсем забыл. Я не буду спать. Переборю усталость и жалость. Я вернусь в Шалон на рассвете, я буду снова преодолевать километры, мне не впервой, я вернусь в этот сад отеля еще до того, как вы оседлаете «Тандербёрд». Допустим, к десяти утра. Я должен вернуться к десяти. Пресытившись похотью, вы будете спать за тяжелыми шторами и вряд ли проснетесь раньше, и вам будет невдомек, что грузный увалень снова опередил вас. Я найду возможность даже среди бела дня перенести труп Коба и ружье в багажник «Тандербёрда». А потом убью вас, где получится. Разожму вам зубы, волью пузырек дигиталиса, и ваше сердце затихнет в моей ладони, как у птенца. Я видел, когда был маленький, как мальчишки убили птицу. Я кричал, бил их, всех до одного. В тринадцать лет я уже перерос среднего взрослого, но был толстым, и меня дразнили, а я от этого впадал в ярость. Но я их бил, всех до одного. Они издевались над моими родителями за то, что они бедные. Но я снова их бил, всех до одного. Как бы я хотел сейчас стать молодым! Не знаю точно, чего я хотел бы. Хотел бы, чтобы не было на свете грязи, чтобы все было чисто, надежно и постоянно. Дани, я больше не могу.
