Во время этой дерзкой речи Маргарита вышла из коридора. Она ничего не ответила и, казалось, была так ошеломлена, что не могла произнести ни слова.
— Обманщица! — напустился Рейнгольд на сестру, подходя ближе. — Так ты ходишь окольными путями? Хорошим вещам ты научилась в свете!
— Рейнгольд, успокойся! — со спокойной серьезностью остановила его Маргарита, собираясь пройти мимо него к тете Софии.
Но брат заступил ей дорогу.
— Так, так, иди к своей гувернантке! Она всегда за тебя заступалась!..
— Как и за тебя! — перебила его тетя София. — Я никогда не была вашей гувернанткой, — с ее губ сорвалось что-то вроде отрывистого смеха, — я не говорю ни по-французски, ни по-английски, и во внешнем лоске тоже мало понимаю, но я всегда всеми силами охраняла вашу душу и тело… насколько могла… и пока вы в этом нуждались. Так как твои слабые ножки годами не хотели служить тебе, то ты разгуливал по дому и по двору и на свежем воздухе на моих руках… я никогда не предоставляла этого другим. Теперь ты можешь бегать, только не на радость своим близким. Ты бегаешь от дверей к дверям, как тюремщик; тебе жаль даже воздуха, не говоря уже о том, что ты никому не позволяешь думать и поступать по-своему усмотрению. Все должны плясать под твою дудку. Старый лампрехтовский дом напоминает тюрьму, а потому пора отсюда уходить! Тебя и твоих милостей мне не нужно, но Гретель я тоже возьму с собой!
Во время этого выговора голова молодого человека все глубже уходила в мохнатый воротник шубы и его взоры беспокойно скользили по стенам; он хорошо помнил, как тетя София в течение многих недель сидела у его постели, когда он был болен, как она собственными руками приготовляла ему вкусные кушанья, так как он почти всегда страдал отсутствием аппетита, и как его, уже семилетнего мальчика, она носила вверх по лестнице; румянец, который на мгновенье покрыл его щеки, был, вероятно, краской стыда.
Советница же была видимо возмущена.
— Неужели вы думаете, что мы действительно отпустим нашу внучку с вами? — гневно спросила она. — Это немного смело и поспешно, моя милая; мне кажется, что богатая наследница хорошо подумает, прежде чем приютиться в первой попавшейся нищенской комнате.
Тетя София добродушно улыбнулась.
— Ну, дело обстоит вовсе не так плохо, как вы думаете, иначе моя фамилия не была бы Лампрехт; само собой разумеется, я говорю это лишь ради того, чтобы снять с себя упрек в чрезвычайной смелости и поспешности.
Маргарита подошла к тетке и, нежно обняв ее, сказала:
— Бабушка ошибается; во-первых, я — не такая богатая наследница, за какую меня считают, а во-вторых — я с удовольствием переселилась бы в какую угодно каморку, чтобы только быть с тобой. Но пока мы не должны оставлять этот дом; мне предстоит выполнить одну миссию, и ты должна помочь мне в этом, тетя!
— Ну, этот миссионерский путь отныне будет прегражден, Грета; я прикажу заложить дверь в пакгауз — она все равно совершенно не нужна — и баста! Посмотрим, могу ли я, наконец, доставить себе покой! — сказал Рейнгольд, плотнее закутываясь в шубу и направляясь к выходу. Слабое пробуждение хорошего чувства было снова подавлено. — Впрочем, мягко говоря, немного бесстыдно с твоей стороны с пренебрежением относиться к своей доле наследства, — добавил он, еще раз оборачиваясь, — ты получишь гораздо больше, чем полагается дочери по закону; если бы папа исполнил свою обязанность по отношению ко мне, его преемнику, и вовремя составил завещание, то дело обстояло бы совсем иначе; теперь же мне предстоит выплатить тебе громадную сумму денег.
— Да, я тоже придерживаюсь того взгляда, что эта доля наследства по закону не принадлежит мне; я должна буду разделить его, — с ударением произнесла Маргарита.
— Уж не со мной ли еще раз? — язвительно рассмеялся Рейнгольд. — Это уже оставь! Ты даже не имеешь еще права распоряжаться своей долей; я не нуждаюсь в твоем великодушии, равно как и не собираюсь давать ни одного пфеннига из того, что принадлежит мне; всякий сам по себе, это — мой принцип! Да, кстати, бабушка, я хотел сказать тебе, что нигде нет ни малейшего следа какого-нибудь договора между папой и теми людьми, — он указал на пакгауз. — Те требования, которые ты держишь в таком секрете, являются мошенничеством. Этот вопрос для меня исчерпан, и я даже не желаю знать о нем никаких подробностей. Впрочем, благодарю тебя, что ты, по моей просьбе, спустилась вниз; ты могла теперь убедиться в том, что моя сестра привыкла поступать низко и действовать исподтишка, — и он вышел, громко хлопнув дверью.
