Советница направилась к одному из маленьких кресел, которые, будучи полускрыты кружевами и шелковыми складками, ютились у окон. В этой комнате ей редко приходила мысль о дочери, когда-то жившей в ней; она привыкла видеть здесь своего зятя, сидящим у маленького письменного стола и пользующимся изящными письменными принадлежностями. Как человек очень экспансивный, он в первое время после смерти жены заперся в этой комнате, и с тех пор она сделалась его обычным местопребыванием.
— Ах, какая прелесть! — воскликнула старушка, останавливаясь, как прикованная, возле письменного стола, около которого только что собиралась сесть.
Рисунок, исполненный акварелью на крышке бювара, был действительно прелестен; он изображал воздушную ветку папоротника, а за ней виднелся кусочек таинственной лесной жизни.
— Оригинальная мысль и прелестное исполнение, — продолжала советница, вооружившись лорнетом. — Это, вероятно, работа изящных дамских ручек. Разве я не права, Балдуин?
— Возможно, — ответил он, пожимая плечами, а затем бросил беглый взгляд на бювар и принялся старательно поправлять покосившуюся картину на стене. — Промышленность пользуется теперь целой армией различных сил из женского мира.
— Так это не было нарисовано специально для тебя?
— Для меня?
Маленький гвоздь, придерживавший картину, вывалился, и высокий, стройный Лампрехт наклонился, чтобы отыскать его на ковре; когда же он снова выпрямился, то его лицо, вероятно вследствие неудобного положения, сильно покраснело.
— Милая мама, неужели вам не известен самый могущественный двигатель нашей современной жизни — эгоизм? и неужели вы действительно думаете, что в наше время делается что-нибудь без малейшей надежды на успех. Возьмем все прелестные дамские ручки нашего круга, и скажите мне, которая из них была бы способна выполнить работу, требующую такого громадного терпения, для человека… который никогда больше не женится?
Он подошел к окну, тогда как его теща удобно устроилась в маленьком мягком кресле.
— Да, в этом ты пожалуй и прав, — сказала она, слегка улыбаясь, тем безразличным тоном, которым обыкновенно соглашаются с чем-нибудь, твердо установленным, неоспоримым, давно известным. — Во всяком случае всему городу известно, что наша милая Фанни взяла с собой в гроб твою клятву в верности на вечные времена; еще третьего дня вечером при дворе зашла как раз речь об этом; герцогиня вспомнила о том времени, когда моя бедная дочь еще жила и ей все завидовали, а герцог высказал, что не следует всегда выставлять так называемое доброе старое время в противоположность нынешнему; так, например, всеми почитаемый Юст Лампрехт, которого даже боялись из-за его строгости, самым бесцеремонным образом нарушил свою клятву, тогда как его правнук посрамил его своей стойкостью.
Лампрехт исчез за красной занавеской; он оперся руками на подоконник и смотрел на площадь и противоположную, поднимавшуюся в гору, улицу. У этого красивого человека было замечательное лицо; ярко выраженная гордость или, вернее, высокомерие придало бы всякому другому лицу безжизненность, тут же, очевидно, оказывала несомненное влияние горячая кровь; она зажигала дикий огонек в глазах и вызывала улыбку на губах, надувала жилы на лбу в минуты гнева и сгоняла всю краску со щек при душевном волнении. Теперь же, при последних словах тещи, Лампрехт потупился; он стоял подобно провинившемуся школьнику, низко опустив голову и до крови закусив губы.
— Ну-с, Балдуин! — воскликнула советница, наклоняясь вперед и устремляясь в оконную нишу, — разве тебя не радует, что при дворе о тебе сложилось такое лестное мнение?
Шуршание шелковой занавески заглушило глубокий вздох, вырвавшийся из груди Лампрехта, когда он снова вошел в комнату.
— Герцог, кажется, предпочитает любоваться этой благородной чертой у других, а не у самого себя: ведь сам он женился во второй раз, — с горечью произнес Лампрехт.
— Господи помилуй, что ты говоришь? — с ужасом воскликнула советница, — слава Богу, что мы одни, и я надеюсь, что у стен нет ушей. Для меня совершенно непостижимо, Балдуин, как можешь ты позволить себе такую критику, — добавила она, качая головой. — Тут совсем другое дело: его первая жена была очень болезненна.
