Предсказание устраивало молодых, у которых ещё не было потомства, и горевать, что их постигнут как радости, так и беды, было рано. Теперь надо было искать швальгона[36]. Тем временем праздник подходил к кульминационному моменту. На поляне внезапно, танцуя, появился человек, одетый в шкуру волка. За ним несколько жрецов несли чучело, покрытое зелёными ветками, и со словами: «Унеси с собой болезни, наветы, колдовские чары... дай нам запас сил...» бросали его в костёр. Затем начали прыгать через огонь.
Глава рода Камбилы разглядел средь массы народа счастливое лицо сына. Он понял: сын повенчан, надо отметить это важнейшее событие. После того как он узнал о предательстве Руссингена, Камбила остался единственной надеждой и наследником его деяний. А поэтому для него ничего не жалко.
Послышался знакомый голос верховного жреца. Он, направляясь к священному дубу, запел:
— Зовусь дубом, расту на высоком холме. Верхушкой касаюсь неба. Меня поют росой, земля даёт мне соки. Здесь души превращаются в духов. Духи — в божества. Я, дуб, священное дерево, являюсь жилищем для них....
Все повторяют его слова, с трепетом глядя на дерево. Похоже, оно, слыша эти слова, напускало на себя важность.
А жизнь продолжалась. По приказу Дивона на поляне готовили всё, чтобы отметить это важное событие. В это же время в тевтонском замке произошло одно, на первый взгляд, ординарное событие. Конрад, выполняя желание Великого магистра, зашёл к Руссингену. Он нашёл его в несколько расстроенных чувствах. Как тот признался, там, у него на родине, сегодня большой праздник. Много танцев, песен, веселья.
— И, наверное, брат мой женится, — с тоской произнёс он.
Конрад нахмурился. Ему было неприятно воспоминание о человеке, как он считал, так глубоко его оскорбившем. Его! Рыцаря! И другое — плохо, что он думает о своём доме. Но он даже бровью не повёл, а весело сказал:
— Пойдём-ка лучше ко мне. И мы тоже потихоньку сможем отпраздновать!
Руссинген ещё не очень привык к этой новой для него тевтонской жизни. Жизни, когда требовалось сумрачно сидеть из-за дня в день по своим углам и заниматься молитвами. Хотелось и с кем-то пообщаться. Поэтому его не пришлось долго уговаривать.
Приведя его к себе, Конрад заговорщески ему подмигнул и достал из поставца вино и закуску. Напиток понравился Руссингену, развязал ему язык. Потянуло на хвастовство. Ну как было не сообщить правой руке магистра, что он является наследником, правда, далёким, прусского короля Прутено, который, добровольно передав свою власть брату Вейдевуту, стал верховным жрецом.
— У Вейдевута, — продолжил он повествование, — было двенадцать сыновей, среди них Недрон. От него пошёл наш род, — не без гордости заявил прусс.
Рыцарь слушал его со вниманием. А в голове закрутилась мысль: «Королевский наследник, королевский наследник, — повторил он про себя, — у них не может не быть сохранённого с той поры клада». И он осторожно задал подвыпившему раскрасневшемуся пруссу вопрос:
— Наверное, род что-то сохранил с той поры? А кстати, как давно это было? — поинтересовался рыцарь.
— Было, — повторил это слово Руссинген, задумался, — однако... лет семьсот назад.
— Ничего себе, — искренне удивился Конрад, — и вы всё помните?
— Не всё... но знаем, что наш прародитель Недрон. А насчёт того, осталось ли что с той поры или нет... — Руссинген замолчал.
О каких-то сохранившихся богатствах он не знал. Но говорить об этом не хотелось. Пожалуй, упадёт цена всему сказанному. И он нашёл выход:
— У нас это передаётся по наследству старшему сыну. Только Камбила знает.
«Ага, — выяснил для себя Конрад, — значит, что-то есть. Да за такое время поднакопилось, видать, немало.
Этот вывод вскоре узнал и магистр. Выслушав рыцаря, он улыбнулся.
— Так, говоришь, очень хочет стать повелителем пруссов?
— Хочет! — подтвердил Конрад.
— И будет предан? — продолжает допрос тот.
— Думаю, да!
Магистр провёл рукой по острому, бритому подбородку.
— Такие люди нам нужны. Можешь взять его в свою команду. Чашу надо сыскать! Да и о кладе надо подумать. Сынок — то, наверное, бежал домой.
