Конрад понял, что этим Камбила поставил его вровень со собой. Отдав должное рыцарю, он правильно оценил его поступок.
— Да... как тебя звать?
— Егор, — ответил за него Камбила.
— Так вот, Егор, ты показал свою преданность. А я думал, ты уйдёшь с ними.
Услышав это, Камбила не всё понял и переспросил у рыцаря, что тот сказал. Он пояснил ему по-немецки.
— Это были русские? — спросил Камбила.
Тот кивнул. Конрад не ошибся. Витовтович командовал русскими.
— Вот видишь, каким порядочным человеком оказался Егор, — заметил Камбила и спросил: — Но как они здесь оказались? Ведь ты сказал, что мы почти дома.
— Я сам об этом думаю, — ответил Конрад.
Если бы воины Конрада взяли «языка» из людей Витовтовича, тогда бы они узнали, что их родичи-тевтонцы пошей на Изборск. Жители города, узнав об опасности, послали гонца в Псков «со многою тугою и печалию».
Олгерд, узнав, с какой силой те подступили к городу, идти на Изборск против немецкой силы отказался, заявив послам, чтобы «сидели в городе и не сдавались. А они вам ничего не сделают, если у вас не будет крамолы. А если идти нам на их великую силу, то сколько придётся положить воинов? А какая будет от этого польза?».
Олгерд оказался прав. Немцы вдруг прекратили осаду и ушли к себе. Это событие поразило псковичан, и они стали уговаривать Олгерда креститься и сесть у них на княжение. На что тот ответил:
— Я уже крещён, я христианин, в другой раз креститься не хочу и садиться у вас на княжение не хочу. Если хотите, — добавил он, увидев, как опечалились псковичане, — я могу оставить сына Андрея.
— Только пусть крестится, — в один голос заявили они.
Олгерд дал согласие кивком головы. Вот иногда как добиваются славы и победы.
Трудно сказать, что заставило новгородцев напасть на Московию. Их не напугали провальные походы литовцев на Можайск, немцев — на Изборск, когда те сделали попытку поживиться за счёт некогда грозных соседей. Вероятнее всею, как и те, думали, что уход Калиты ослабил Московию. И вот новгородские молодцы, сбившись в солидную дружину, захватили Устюжну, пограбили, пожгли жителей и двинулись на Белозерск. Захватили и его.
С колокольным звоном встречала Москва своего нового великого князя Симеона Иоанновича. Густо гудел тверской колокол со Спаса, выделяясь своей мощью, и как бы напоминая о былом величии Московии, когда она безраздельно повелевала княжествами. Лишая своего недавнего врага силы и показывая соседям своё величие и превосходство, повелел Иван Калита снять в Твери главный колокол и перевезти в столицу. Кто мог противиться Калите после такой его выходки? Да никто! Силён и велик был князь.
И вот новый великий князь, Симеон Иоаннович, объявился. Толпы народа замерли. Но он не замечает их. Прямо с коня — и в Архангельский собор. Здесь, у стены, стоит усыпальница некогда великого князя всея Руси Иоанна Данииловича, по прозванию Калита.
Симеон Иоаннович упал перед ним на колени, положив голову на крышку гроба. Долго что-то шептали его губы. Он не оглянулся, когда кто-то рядом опустился на колени. Когда поднялся, увидел перед собой Анастасию, свою полюбившуюся жену. Она видит, как блестят его глаза, и чувствует, как сын жалеет безвременно ушедшего отца. Её горестное лицо лучше всяких слов выражает скорбь и глубокое сочувствие. Он прижат её к себе, и они тихо вывши из церкви.
А дома... Дома в бурном восторге встречают его сыновья. Правой рукой он подхватывает старшенького, Василия. Иногда он зовёт его в шутку Гедимином. И не ошибся. У него резко выделяются Гедиминовы черты: широкий лоб, острый нос, твёрдый взгляд. Все, кто видел великого литовского князя, узнавали в Василии черты деда. Другой его дед посмеивался бывало над малышом, говаривая:
— Быть тебе, Васька, великим князем Руси и Литовии.
А о чём думал литовский дед? Жаль, что мать-история не услышала думы этого великого человека. Левой рукой держит крошку Константина. И как счастлив отец! А вместе с ним и Анастасия.
Вечером, в этот же день, вернувшегося великого князя посетил митрополит Феогност. Они долго о чём-то беседовал. Уходя, митрополит сказал:
