— Мой отец Иоанн Даниилович был для вас старшим братом. Чтили ли вы его?
Хоть и вопрос задал Симеон, но голосом уверенным, властным. Сразу чувствуется: князь не кисель.
— Чтили! — хором ответила трапезная.
— Теперь я, великий князь, спрашиваю вас: чтите ли вы меня старшим? — голос звучит ещё крепче.
Мгновенная тишина вдруг нарушается криком:
— Чтим!
Симеон кивнул головой и продолжил:
— При отце Русь была сильна и славна тем, что князья беспрекословно повиновались старшему. И теперь, — голос его набрал силу и, кажется, лёг на плечи присутствующих такой невероятной тяжестью, что её трудно выдержать, — только таким беспрекословным повиновением ему, Симеону, мы можем освободиться от татарского ига!
Последние слова поразили присутствующих. Так говорить в открытую о своих поработителях... значит, чувствует силу молодой князь! Или глупая молодость заговорила? Беды бы не накликал. У Калиты тишина была.
Поднялся митрополит. Поднял с груди свой крест и, крестя им Симеона, проговорил:
— Церковь, великий князь, готова благословить тебя на этот святой шаг. Но этот шаг не должен быть опрометчивым.
Потом он, оставшись вдвоём, напомнил князю его слова, сказав:
— Симеон Иоаннович, ты будь осторожен. Знай, у хана длинные уши. Беду так можешь накликать.
Князь, видать, сам это понял:
— Ты прав, владыка!
Больше никто никогда не слышал от него этих слов. Даже больше, если кто-то пытался напомнить о них, князь резко пресекал эти речи.
Первым, опережая князей и бояр не по чину, вскочил с кубком в руке Борисенко:
— Слава великому князю!
— Слава! — подхватила трапезная.
Всё шло хорошо, пока подвыпивший боярин Михаил Васильевич, шатаясь из стороны в сторону, не подошёл к Симеону и не спросил:
— А почему... ты великий, а где Всея Руси? Калита в последний приезд привёз... ето званье.
К нему подскочили более трезвые бояре и увели. Глядя на других, смотревших на него весьма выразительно, Симеон понял, что все ждут от него ответа. И он ответил, как ему сказал хан Чанибек:
— Многие не хотят возвеличивания Московии, и не только среди русских князей, но и среди мурз орды, — он поднял кубок. — Выпьем за могучую и процветающую Московию!
Призыв возымел своё действие.
Отшумела, отпьянствовала Русь, и началось великое княжение. А зачиналось оно не с хороших вестей. Литовцы пытались захватить Можайск, новгородцы пограбили Устюжну и повоевали Белозерскую волость. А ведь знают, что её купил ещё Калита. Что ж, пробуют новую московскую власть. Она её покажет.
Симеон позвал к себе Кочеву. Буквально на крыльях летел к нему боярин: «Раз зовёт, значит, понадобился! Нужон! Слава те...». Боярин по привычке стукнул в такую знакомую дверь и, открыв, спросил, тоже по привычке:
— Можно?
Симеон усмехнулся:
— Ты забыл добавить: великий князь!
— Да я... — по привычке, топчась у порога, проговорил боярин.
— Ладно, Василий, проходи и садись! — доброжелательно сказал Симеон, чем несказанно обрадовал старого боярина.
Когда Кочева уселся, Симеон, глядя на него, спросил:
— Боярин, как бы поступил отец?
Василий понял, что тот имел в виду действия новгородских захватчиков.
На его вопрос боярин ответил вопросом:
— А как ты бы, великий князь, считал нужным проучить нагляцов?
Князь даже покраснел. Но боярин вроде и не заметил этой перемены.
— Я бы... — в раздумье произнёс Симеон, — собрал войско... — он замолчал и посмотрел на боярина.
— А Калита, — боярин не стал произносить его титулов, — думаю с войском бы он не торопился, а ударил бы по их карману. Взять хотя бы Торжок. Этот городишко столько сыпит в их карман, считать, не пересчитать.
От этих слов, похоже, что-то прояснилось в голове князя. Отец многому учил сыновей, но не всё оседало в их головах. А вот жизнь быстро заставила понимать многое. С первых дней своего правления Симеон понял, что такое деньги: Орде отдай, воинам плати. А разным купцам, мастерам... О, господи! Сколько их, стоящих с протянутой рукой! Князь слушал боярина внимательно. Было видно, что он не хочет пропустить не единого слова. Когда боярин закончил, Симеон встал с кресла, подошёл к Кочеве и обнял его. Похлопывая его по спине, князь сказал:
