— Молодец! — и легонько кулаком ткнул в живот Егора и с улыбкой произнёс:
— Ты ж... етова хотел!
— Да, пошутил я тохда, — слегка краснея, ответил он.
— А с етим не шутют, — довольно серьёзно заметал Осип и добавил, — но коль им стал, носи с честью.
Проговорив, посмотрел на Камбилу. Тот, не отводя взгляда, сказал:
— Думаю, краснеть за Игора не придётся.
И, раздумывая какое-то мгновение, предложил:
— Боярин, пока достроят твоё жильё, могу предложить тебе у меня остановиться.
— Спасибо за доброе предложение, — голос боярина густой, довольный, — ей, ей пошёл бы. Дать шурин мой, Федька Данилович, узнает — страсть как обидится. Так уж, — Осип приложил руку к груди и склонил голову, — милуй, боярин. А в гости пригласишь, — он повернулся к Егору и подмигнул ему, — буду. За честь сочту.
Камбила взял «быка за рога»:
— Ну, что ж, боярин, сегодня отдохни, а завтра к обеду тя и твойво Фёдора прошу ко мне.
Осип опять посмотрел на Егора, улыбнулся ему и, повернувшись к Камбиле, ответил:
— Благодарствую за оказанную мне честь, непременно будем.
На этом они расстались. Егор, правда, хотел было задержаться, да Камбила, незаметно ухватив его за рубаху, потянул за собой.
Когда они вышли со двора, прусс повернулся к Егору и сказал:
— Я знаю, что ты хотел спросить. Завтра обо всём и поговорить. А сегодня ему надо со своими делами разобраться.
Егор с улыбкой посмотрел на друга.
А назавтра, когда солнце поднялось над Софийским куполом, к хоромам прусского боярина подъехала повозка, обычная, которая была распространена главным образом среди боярского сословия. Это был крытый возок, обтянутый конской кожей. Особенностью были средних размеров слюдяные окна. Впереди, под козырьком, — кучерское место. Из возка вышли два человека. Одним из них был вчерашний знакомец, Осип Захарович, второй — его шурин, Фёдор Данилович. Их ожидали, потому что тотчас открылись двери, и показались хозяин и его друг.
Осип оказался весьма домовитым и хозяйственным человеком. Он с удовольствием принял предложение хозяина осмотреть его двор, хотя он мало чем отличался от других. Побывали в кузне и в сапожной избе. Но особенно ему понравились ткацкие станки, на которых ткалась льняная ткань.
— Да ты, боярин, мастерый[47], — выйдя из ткацкой, сказал Осип.
— Это не я, а старый хозяин, — словно оправдываясь, ответил Камбила.
Понравилось и в конюшне. Всё отремонтировано, чисто, свежо. Правда, коней маловато. Но те, что находились, заслуживали доброй оценки.
Не отказался и от осмотра самих хором. Наверное, полез бы и в подвал, но задержались в трапезной. Стол ждал гостей. Ещё у дверей, в нос ударял аппетитный запах. Перешагнув порог, боярин приятно удивился.
— А у вас, у пруссов, всё, как у нас, у руссов, — рассмеялся он.
Засмеялись и другие. Когда рассаживались, Осип, взяв Егора за рукав, посадил рядом с собой. Фёдор оказался рядом с хозяином.
Когда по бокалам разлили пахучую жидкость, хозяин сказал тост:
— Я рад, что мшу приветствовать вас, дорогих гостей, за этим скромным столом.
От этих слов Осип рассмеялся:
— У вас, у пруссов, может, это и скромный, — он рукой провёл, как бы охватывая богатый стол, — а вот у нас, у руссов, это... Ха! Ха!..
Осип вдруг оборвал смех, заметив, как изменилось лицо хозяина. Из улыбающегося, радостного оно превратилось в жёсткое и даже недовольное. «Что-то ему не понравилось», — мелькнуло у боярина в голове.
— Я уже не прусс, — пояснил хозяин, — мой друг — свидетель, что я стал русским.
Глаза боярина округлились. Он не понимал, как вдруг можно сделаться из прусса русским, и перевёл взгляд на Егора. То с серьёзным выражением лица поведал боярину о свершившемся на острове. Боярин принял довольно внушительный вид, взял бокал и подошёл к Камбиле:
— Боярин, коль это сделал народ, я поздравляю тебя и весь твой род. Но учти — быть русским непросто. И я желаю, чтобы ты и всё твоё потомство с достоинством несли этот крест.
Пока говорил боярин, Камбила улыбался. Но вот закончил он совсем непонятно. Какой крест надо нести? По его растерянному лицу никто не мог понять, что случилось с хозяином. Опять он чем-то недоволен. Егор не выдержал и спросил:
