Отработав почти год, Егор набрался смелости подойти к дворскому. Сняв малахай и теребя его руками, он неуверенно произнёс:
— Э... господин...
— Чё у тебя? — повернулся тот.
— Да... вот я стараюсь...
— Вижу, вижу, — довольным голосом произнёс он, — ну, смелее, — вдохновил его дворской.
— Да вот, когда я заработаю... тридцать рублен! — последние слова парень выпалил залпом.
— Сколько? Сколько? Тридцать?
Егор кивнул.
— А зачем тебе тридцать?
Егор рассказал. Дворский всё понял и долго смеялся над находчивостью своего хозяина и темнотой этого парня. Отсмеявшись, он не без улыбки пояснил:
— Считай, если отбросить затраты на одежду, обувь, кормление, то тебе останется в месяц не более, — он задумался, потом сказал, — пятидесяти копеек. Вот и подсчитай.
— Да я... — плечи его заходили, — не умею.
— А! — поняв свою ошибку, выдавил дворский и, серьёзно глядя, сказал: — шесть лет надо работать.
— Сколь? — парень широко раскрыл глаза.
Тот на пальцах показал сколько. Егор пробежался по ним глазами.
— Да-а! — в этом неопределённом звуке можно было разобрать его глубокое разочарование, бессилие и... злобу, которая рождалась в нём.
— Что же делать-то? — вырвалось у него.
— Идти в ушкуйники[12]! — бросил дворский и пошёл прочь, улыбаясь про себя своей шутке.
Для кого — шутка, а для кого мучительный поиск: кто же они такие? Ни немцы, ни литовцы этого не знали. Один из них посоветовал узнать у кого-нибудь из молодых горожан.
До этих слов Егор жил безвылазно, кроме рабочих поездок, с утра до вечера грудясь на барском дворе. И тут ему стало ясно, что надо заводить друзей. И он больше не стал чураться молодых дворовых парней. Однажды, под вечер, он освободился пораньше. Но не пошёл ни к немцам, ни к литовцам слушать нескончаемые их рассказы. Но на этот раз, пересекая двор, он увидел, как трос парней, стоя у колоды, обмывали свои кожаные обувки. Глянув на свои ноги, обутые в лапти, он решительно подошёл к ним.
— Туды? — и махнул в сторону детинца.
Двое из них окинули его с головы до ног и презрительно улыбнулись, ничего не ответив. Но третий оказался добрее.
— Туды, — доброжелательным топом ответил он и добавил: — хошь с нами?
Егор кивнул.
— Тогда пошли.
Когда вышли за ворота, тот, кто пригласил, на ходу повернулся и сказал:
— Димитрий, Димка.
— А-а! — удовлетворённо кивнул Егор, но себя не назвал.
Тот не выдержал:
— А как тя звать?
— Мня? А... Егор.
Димка протянул руку, Егор с жаром пожал. Двое других спутников никак не отреагировали.
«Горделивые», — неприязненно подумал Егор. Димка, видать, понял его и с улыбкой сказал:
— Да они хорошие. А это так, для виду.
Они подошли к берегу, там толпился народ.
— Чё они ждут? — спросил Егор каким-то тревожным голосом.
— Паром, — ответил Дмитрий.
— Сколь стоит? — догадался спросить Егор.
— Да... по полушке! — небрежно ответил Димка.
— О! — воскликнул Егор. — У мня таких денег нетути! Ты вот чё... — он взял Дмитрия за руку, — пошли... отойдём, — и показал на кусты, росшие на берегу Волхвы.
Парень неопределённо пожал плечами, следуя за Егором.
Когда они зашли за кусты, Егор быстро разделся и, подавая одежду, сказал:
— Принеси её на тот берег, — а сам бухнулся в речку.
Опешивший Дмитрий глядел то на удаляющуюся спину пловца, то на его одежду.
— Однако!.. — и покачал головой, направляясь к друзьям.
Многие заметили пловца. Кто со смехом, кто со страхом: «Доплывёт ли? Вода-то холодная», стали наблюдать за ним. К ним присоединялись целые толпы подходивших к берегу людей. Все ахнули, когда исчезала его голова. Кто-то заорал:
— Лодочника!
— Да вон он! — раздавался облегчающий крик.
Все так увлеклись пловцом, что забыли и про паром, где хозяин вместе со всеми наблюдал за происходящим. Когда пловец, повернувшись к ним спиной и пряча руками определённое место, побежал к кустам, все, облегчённо вздохнув, ринулись к парому.
Димка, переправившись на тот берег, подбежал к Егору. Парень, постукивая от холода зубами, схватил одежду, быстро в неё облачился, и они торопливо пошли по берегу. Димка спросил:
