Горько, конечно, признавать, но с другой стороны, чем сильнее будет у них борьба за власть, тем слабее они будут. Эта мысль обрадовала. Она освобождала его от необходимости быть порядочным, покорным. Ведь он как-никак подданный, а значит, зависимый, угнетённый. И до каких пор?
Решение было принято. Он посетил заутреню. После окончания её долго о чём-то беседовал с батюшкой. При расставании заверил, что договор он выполнит. И вот он у хана. Пришёл проститься. Настало время вручения подарков и расставания.
И вдруг в этот момент загудел церковный колокол. Чанибек не был христианином и, естественно, в церковь не ходил, а отсюда — не знал её порядков. Но хорошо запомнил, что колокола просто так не звонят. Он не мог понять причину этого звона. Тут могло быть одно: что-то случилось!
Чанибек схватил князя за руку. Глаза его смотрели тревожно, а круглое лицо вытянулось.
— Что это? — испуганно промолвил он.
— Сегодня поминальный день, когда князя Бориса, святого мученика, убил его сын Святополк.
Тут князь немного приврал. Святополк был братом, а не сыном. Но говорить это не входило в намерение князя, было небезопасно привести такую аналогию. Ведь сам Чанибек убил своего брата.
Услышав это, хан расслабился и уже спокойно, как бы шутя, спросил:
— А у тебя сын большой?
— Нет, — охотно ответил князь, — совсем малец, не как твой!
Хан метнул на него быстрый взгляд, но Симеон остался спокойным, как человек, только что пошутивший. И хан, похоже, успокоился.
Хорошо известно, что любое живое существо, как бы оно ни устало, при виде родных мест оживает. То же случилось и с гребцами на княжеской ладье. Кто-то из них, оглянувшись, изрёк:
— Братцы, скоро будем дома!
Этого было достаточно, чтобы силы удвоились, даже утроились.
Но чем ближе они подплывали к родимой сторонке, тем тревожнее становилось на душе. Первым догадался седовласый гребец:
— Никак гарь, — не то спросил, не то сказал он.
Все задёргали носами.
— Точно! Гарь!
— Лес, наверное, полыхает, — подал мысль седовласый гребец.
— Лес-то лес, а не Москва ль горит? — начали гадать гребцы.
— Князю надоть сказать, — подал кто-то мысль.
— Князь! Князь! — раздалось сразу несколько голосов.
Услышав, что его зовут, Симеон вышел из нижнего яруса[41].
— Чего зовёте? — потягиваясь и позёвывая, спросил князь.
— Князь, гарью пахнет! — закричало несколько голосов.
Он потянул носом.
— Точно! Ну и что? — будучи не в состоянии дать оценку, спросил он.
— Дык, Моск...
Не успели назвать город, как князь, похоже, понял ситуацию:
— К берегу, давай к берегу! — заорал он. — Акинфыч! — позвал князь воеводу. — Да ты где?
— Тута, князь, тута! — из яруса показалась голова воеводы.
В этот момент нос лодии упёрся в берег, произошёл толчок. Князь успел схватиться за мачту и удержался на ногах, а воевода упал к его ногам. Вскочив, он было заорал на гребцов:
— Зенками смотрите, да я вас...
— Не ори, — осадил князь, — я приказал. Давай на берег и добудь мне срочно коня.
Да, Москва полыхала. Откуда это началось, одному Богу известно. Кто говорил, что из Кремля, а те, наоборот, на посад пальцем показывали. Но как бы ни было, горело и там и здесь. В нескольких местах тревожно худели колокола, сливаясь в единый тревожный, пугающий звук.
Было раннее утро. Набат поднял на ноги многих, в том числе и князя Андрея Пожарского.
— Что случилось? — был его первый вопрос, когда он, схватив меч, рванулся на крылец.
Перед его очами возникла страшная картина. Внутри кремля словно кто-то развёл огромный костёр. Языки пламени высоко поднимались над крепостными стенами, сбегая, как по лестнице, вниз. И за стенами полыхало. Андрей скатился кубарем с крыльца и выскочил за ворота. И, как тут не вспомнить Плещея, давнего хозяина хором? Как удачно он выбрал место... Меж двух речушек. Кусты горели на противоположных берегах, но пламя от них не в силах было перепрыгнуть реку. Поняв, что они в безопасности, он заорал на людей, бегавших по двору:
— Воды и коня.
Князь заставил облить себя с ног до головы водой и, вскочив на лошадь, погнал бедное животное сквозь бушующее пламя, прямо на Кремль.
