Жан Рэ, напротив, был совершенно спокоен. Этот человек вообще не ведал страха, он вел свою святотатственную работу деловито и уверенно.
Он был дьявольски уверен в себе.
Дьявольски… – верное слово.
От него исходила эманация инфернальной мощи, дерзости, доведенной до цинизма. Риск был его предназначением, звездой его темперамента.
Он достал электрический фонарик, лег на живот, просунул руку в черное отверстие.
– Иди посмотри, – сказал он глухим голосом.
– Что-то не хочется.
– Смотри, я тебе говорю.
Я очень неохотно нагнулся и бросил боязливый взгляд в яму. Она была не слишком глубока – метра полтора. На дне среди камней и щебенки лежал открытый, присыпанный землей гроб. В крышке возле песчанистого ската валялись ржавые гвозди, комья глины, пучки засохшей травы. Жан Рэ поднялся и шумно вздохнул.
– Так я и думал. Куколки нет дома.
На сей раз под «куколкой» он не имел в виду отсутствующего мертвеца.
* * *
Я спал беспокойно и видел во сне ликантропов, стрейгов, неуров. Потом Жан Рэ, профессор Рименшейдер, Эстер фон Шефер закрутили меня в пергаменты, как мумию в банделеты, и положили на могильную плиту в окружении мигающих свечей.
Только перед рассветом я уснул по-настоящему и поднялся поздно утром. Жан Рэ давно ушел и велел передать, чтобы я его ждал. Я спустился в холл, уселся в старое плюшевое кресло, принялся изучать медлительное течение Мозеля и листать грязные страницы журналов многомесячной давности. Мой друг появился в полдень. Он успел побывать у местного врача, посетил юриста и затем священника – человека незаметного и тщедушного, который оказался эрудитом столь замечательным, что Жан Рэ заподозрил его в секретной принадлежности к обществу Иисуса.
Зачем он обратился ко всем этим людям? Каким образом он сумел их заинтересовать своим занятием? Что он им вообще сказал? По обыкновению, он не сообщил мне ничего. Однако получил любопытные сведения. Оказывается, мадемуазель фон Шефер, происходящая из старинной местной фамилии, женщина пожилая и больная, пребывает в настоящее время в Тревере, в доме умалишенных. Он достал письменное разрешение на посещение этой дамы.
Когда мы покидали Брюссель, Жан Рэ говорил о «сорока восьми часах». Наша поездка длилась уже более трех дней, но, несмотря на известное нарушение моих планов, я нисколько не сожалел о задержке.
Тревер. Один из самых старинных немецких городов. Знаменитый Augusta Trevirorum, основанный самим императором Августом. Здесь архитектурные воспоминания о римских императорах и князьях-епископах головокружительно перемешаны. Здесь античные руины и средневековые монументы образуют гигантский уникальный музей на открытом воздухе.
Как мне хотелось спокойно побродить между собором, портиком и древнеримскими термами!
Об этом не могло быть и речи. Жан Рэ торопился чрезвычайно, заявив, что нельзя терять ни минуты, и мы довольно быстро пришли к месту назначения.
Массивное угрюмое здание высилось в центре парка, окруженного кирпичными стенами. Здесь находились монастырь и больница. Нас ввели в некомфортабельную прихожую, где среди кадок с пальмами смутно белела статуя святого Иосифа. Жан Рэ показал конверт сестре-привратнице, которая моментально исчезла, позвякивая ключами. Спустя некоторое время вошел улыбающийся отец-францисканец – человек огромного роста, похожий на переодетого кузнеца, который, однако, оставлял впечатление редкой доброты и просветленности. Священник прочел письмо, посмотрел на меня, потом перевел глаза на моего друга – тот одобрительно кивнул. Нас пригласили войти, и мы неспешно двинулись по коридорам, лестницам, мимо полуоткрытой двери в капеллу, то и дело огибая сестер-прислужниц, натирающих мастикой полы или чистящих мебель. Везде царил смешанный запах кухни и церковных благовоний.
Наконец мы достигли последнего этажа. У двери одной из комнат сидела монахиня и вязала, поставив рядом рабочую корзинку. При виде нас она поднялась и поклонилась. Священник обернулся к нам:
– Интересующая вас персона помещается здесь. Она живет в доме более десяти лет. Она одна на свете. Меня уверяли, что она всегда отличалась благонравным поведением. Однако вчера вечером с ней случилось непредсказуемое, превосходящее всякое воображение. Эта несчастная продемонстрировала подлинно дьявольскую одержимость. Вот почему меня позвали… – Францисканец улыбнулся сдержанно и даже застенчиво. – Я экзорцист. Понимаю, для вас это звучит, мягко говоря, старомодно. Тем не менее за годы своей практики я видел немало невероятных вещей. Посудите сами – вчерашней ночью эту женщину, больную, старую, совершенно бессильную, не смогли привести в чувство четыре человека: я и три монахини. Поистине перст провидения направил вас сегодня. Вот почему я решил допустить вас. Возможно, вы подарите ей хоть какое-то утешение.
