Его преданность раздражала мой каприз, я уже не знала, чего хочу, я хотела невозможного.
Это жестоко, сознаюсь, ведь он был так мал, так наивно услужлив. Но меня слишком волновала его гибкая подвижность, и я совсем не желала видеть его сидящим рядом. Его обаяние было столь повелительным, что я старалась любым способом сохранить дистанцию. Я хотела уберечься от него, вернее, от себя самой. И все просила влезть повыше, сорвать цветок в самом рискованном месте. Он забрался туда, засмеялся, но вдруг соскользнул, упал прямо на рельсы и остался недвижим. А я смотрела на него так, словно он ушел, пропал из моей судьбы, и не подумала подбежать к нему.
И тогда появился поезд… Я знала, что он проходит именно в это время. Я закрыла глаза. Бедного мальчика разрезали, разорвали колеса. Я была виновна в его смерти. Несомненно, я хотела этого. Может быть, неосознанно. Может быть, вполне сознательно.
Когда это произошло, мое тело забилось в чудовищной конвульсии наслаждения. Потом резкая боль сковала поясницу. С тех пор ноги отнялись.
Путешественник слушал внимательно. Он спросил:
– И сколько лет прошло?
– Десять.
– И вы ничего не сделали, чтобы избежать этой трагедии? Вы ведь стояли не так далеко. Наверное, можно было подскочить, протянуть руку. Играют с огнем иногда, но все же сохраняют контроль над событиями.
Патриция закрыла лицо. Она вдруг увидела, как все произошло на самом деле.
«Возвращайся. Здесь можно упасть».
И мальчик карабкается по откосу к тому месту, где она стоит. Он сунул букет в расстегнутый ворот рубашки. Смеется и пробирается вверх, цепляясь пальцами за траву.
«Какой ты проворный и гибкий! Как я люблю тебя!»
Она становится на колени, наклоняется к его лицу, которое приближается, ласкает волосы и губы, ищет букет в распахнутой рубашке.
И вдруг слышит паровозный гудок. Она в смятении. Она должна разом покончить с этой пыткой, с этим искушением. Мальчик прижимается к ней, она отстраняет его, поначалу спокойно. Потом проводит ладонями по его плечам и груди и неожиданно резко толкает. Он катится по откосу без жалобы, без крика.
М. Франс наблюдает сцену издали. Он подбегает и говорит: «Это несчастный случай. Несчастный случай». Чтобы ее убедить. Чтобы подсказать версию будущих объяснений.
Патриция потерла пальцами виски и чуть не разрыдалась.
– Какой кошмар! Какие ужасные воспоминания живут во мне!
– Перестаньте. Страдания, угрызения совести – к чему все это? Надо вырвать воспоминания, как злую траву.
– Но я волочу прошлое за собой, – прошептала Патриция, трогая свои больные ноги, – словно жаба свое безобразие. К чему жизнь нелепой жабе?
Путешественник смотрел на нее с нежностью, он преклонил колени, взял ее руку и поцеловал глубину ладони.
– Вы красивы и грустны, Патриция. Будьте только красивой, прошу вас…
Он погладил лодыжку Патриции и случайно расстегнул ремешок сандалии.
Она вспоминает аналогичную роль погибшего мальчика.
«Я королева, поцелуй мне колено».
И он целует.
«Поцелуй пальцы ног…»
– Как забавно… – начала она, улыбаясь. Оборвала фразу и нахмурилась. – Мертвые надежды не возрождают.
– Надо всегда иметь новые надежды.
Он поднялся, сжал ее руки, посмотрел в глаза:
– Выше голову, Патриция. Надо убить прошлое.
– Вы очень внимательны и ласковы. Но зачем тревожить меня? Зачем вы вообще приехали? После вашего отъезда… Какое одиночество, тоска, зудящая горечь!
Он взял ее за плечо и легонько встряхнул.
– Нет-нет! Все переменится, вот увидите.
Он достал платок и завязал ей глаза.
– Не бойтесь. Это залог будущего.
Она улыбалась доверчиво и немного встревоженно.
Он очень бережно взял ее на руки.
Патриция представляла: «Я будто новобрачная…» Ей слышался свадебный марш в соборе, казалось, что путешественник поднимается с ней в огромный неф…
Путешественник остановился перевести дыхание возле балюстрады над железной дорогой.
– Вы устали, – прошептала Патриция. – Если вам тяжело, опустите меня.
Ей было хорошо. Она прижалась к его плечу и вдыхала его запах. Ей хотелось так оставаться долго, неизвестно сколько…
Послышался гудок паровоза.
– Поезд, – вздрогнула Патриция и невольно, словно защищаясь, протянула руку.
