Нимиц пожал плечами:
– Она тоже была премьером.
– Была. Да… Значит, вам известно, что она мертва…
– Полагаю, я не уполномочен…
– Разумеется. Итак, на этот раз вы – мой инструктор?
– Правильно. – Нимиц вытащил из внутреннего кармана накидки узкий конверт, сломал пластиковую печать и передал Отто. – Пятиминутная краска, – предупредил он.
Отто быстро зафиксировал в памяти три страницы текста, потом медленно прочитал от начала до конца и отдал Нимицу как раз в тот момент, когда строчки начали бледнеть.
– Вопросы есть?
– По–моему, все ясно. Я теперь стал этим старым толстым профессором Кроуэллом. Точнее, стану им, когда вы прогоните меня через мнемонический ряд в обратной последовательности. Я владею языком так же хорошо, как он?
– Видимо, не совсем так. Учебных лент по бруухианскому не существует; Кроуэлл – единственный человек, которому пришло в голову выучить диалект. Вы пять недель находились под двусторонним гипнозом, постигая язык. Горло саднит?
Отто поднял руку, чтобы дотронуться до кадыка, и вздрогнул, коснувшись четвертого подбородка Кроуэлла.
– Боже, этот профессор в отвратительной форме! Да, горло немного саднит.
– Бруухианский язык на слух – сплошное рычанье. Я выучил стандартную фразу. – Нимиц издал звук, напоминающий рык носорога–тенора, вопящего от боли.
– Черт возьми, и что же это значит?
– На том диалекте, который вы выучили, это – обычное приветствие в неформальном ключе:
Да не сгустятся тучи над вашей семьей.
Да случится вам умереть под солнцем.
Конечно, на бруухианском языке фраза звучит в рифму. На бруухианском вообще все зарифмовано: все существительные заканчиваются на один и тот же слог. Эдакая затяжная отрыжка.
– Изумительно. Полчаса такой милой беседы, и я заработаю себе ларингит.
– Не заработаете. Как только вы станете Кроуэллом, все вспомните. К тому же в вашем багаже есть таблетки, смягчающие горло.
– Ладно. – Отто помассировал свое огромное бедро. – Послушайте, надеюсь, это мое назначение не потребует слишком активных действий? Похоже, пластиплоть, которую я ношу на себе, равна моему собственному весу.
– Пожалуй, так оно и есть.
– В задании говорится, что Кроуэлл не был на планете одиннадцать лет. Разве нельзя устроить так, будто он сбросил вес, сидя на диете?
– Нельзя. Вы можете случайно наткнуться на кого–нибудь из его недавних знакомых. Кроме того, особые условия задания требуют, чтобы вы казались как можно более безобидным.
– Я не против того, чтобы казаться безобидным. Но при одной и двух десятых g я на самом делебуду безобидным! С меня семь потов сошло, пока я добрался до вашей каюты по коридору, а ведь здесь менее одного g. Как же тогда…
– Мы в вас верим, Отто. Вы, премьеры, всегда готовы пройти по лезвию бритвы.
– …Или сдохнуть, порезавшись. Чертов гипнотренинг!
– Это в ваших же собственных интересах. – Нимиц стал набивать трубку. – Сизигий. Трубкозуб. Сатанизм. Герундий.
Отто откинулся в кресле и со следующим вздохом захрапел.
– Когда я разбужу вас, вы будете на десять процентов Отто Макгевином и на девяносто процентов искусственно калькированной личностью – доктором Айзеком Кроуэллом. Вы будете помнить о задании, о тренировках, о вашем назначении премьера, но первоначальная реакция в любой обычной обстановке будет соответствовать характеру и знаниям Кроуэлла. Только в стрессовых ситуациях вы сможете реагировать как премьер–оператор. Герундий. Сатанизм. Трубкозуб. Сизигий.
Кроуэлл Макгевин очнулся на полухрапе. Он выкарабкался из кресла и подмигнул Нимицу. Хриплым голосом Кроуэлла – словно перекатывались камни – сказал:
– Большое спасибо, доктор Санчес. Терапия была в высшей степени благотворной.
– Пустяки, доктор Кроуэлл. За это мне на корабле и платят деньги.
