Уход в монастырь казался
Ане не бегством от мира, а просто обретением того состояния, что жаждала ее
душа. Ведь жаждала она посвятить всю свою жизнь Богу. Монастырский образ жизни
представлялся ей единственно возможным для нее существованием на земле. В ее сознании
монашество не противопоставлялось миру, но было уделом немногих избранных, и
Аня вполне ощущала себя этой «избранной».
Картина недавней беседы
с отцом Владимиром словно повторилась. Но теперь уже мать и дочь сидели в
покоях игуменьи Варвары, и Анастасия Аркадьевна рассказывала матушке настоятельнице
о своих семейных горестях и о благословении отца Владимира. Игуменья слушала
ее, опустив голову, и молча перебирала четки.
— Пожалуйста, — говорила
Анастасия Аркадьевна игуменье, — не делайте моей дочери снисхождения. Посылайте
ее на самые тяжелые послушания, заставляйте делать все, что делают другие,
тогда она узнает, что такое монастырь.
При этих словах игуменья
подняла голову:
— Не беспокойтесь,
Анастасия Аркадьевна, мы ни для кого не делаем снисхождения. Обещаю вам, что в
течение долгого времени я буду испытывать вашу дочь. Если она не выдержит нашей
строгости, то вернется домой. Все в воле Божией.
После ухода Анастасии
Аркадьевны настоятельница посмотрела на Аню долгим задумчивым взглядом. От
этого взгляда Аня вся смешалась и покраснела.
— Вы еще молоды, —
наконец вымолвила игуменья, — да и к труду едва ли приучены. Вам будет трудно у
нас. Но ничего не поделаешь, все поступающие проходят эти испытания, и я не
лукавила перед вашей матерью, предположив, что вскоре вы и сами захотите уйти
от нас.
— Все, что только будет
приказано вами, я постараюсь выполнить, хотя бы мне пришлось умереть за святое
послушание, — пылко воскликнула Аня.
— Ну, милая моя, —
улыбнулась игуменья, — умереть мы вам не дадим. Пока будете жить в монастырской
гостинице для трудниц, ходить в храм и на послушания. Присмотритесь к иноческой
жизни, и тогда, если будет Богу угодно, назову вас своим чадом и вы будете
облачены в одежды послушницы. Теперь помолимся! — Она открыла Псалтирь и начала
читать: «Господь пасет мя и ничтоже мя лишит...»
Прочтя псалом и
благословляя Аню, игуменья на прощанье наставляла:
— В обители с сестрами
не разговаривайте. Никому не говорите, кто вы и зачем сюда пришли. Два слова
должны быть у вас на устах: благословите и простите. Старшая по гостинице
монахиня Силуана, ее слушайтесь во всем.
Матушка Варвара взяла со
стола маленький серебряный колокольчик и позвонила. Вошла молоденькая келейница
игуменьи Таня. Она поклонилась матушке Варваре и молча ждала ее распоряжений.
— Вот что, Танюша,
отведи эту девушку к матери Силуане, чтобы она поселила ее и дала послушание.
Аня поклонилась матушке
игуменье до земли и последовала за Таней. Пока они шли, Таня не проронила ни
слова. «Куда же мы идем?» — думала Аня, пока они, миновав сестринский корпус и
выйдя за ограду, не оказались в монастырском хозяйственном дворе. Сбоку от
хозяйственных построек стоял старый, покосившийся деревянный двухэтажный дом. К
нему-то и направилась Таня.
Они вошли в небольшую
прихожую, вправо и влево от которой расходились два коридора с дверями. Прямо
из прихожей на второй этаж вела узкая деревянная лестница. Под лестницей
напротив окна за столом сидела пожилая монахиня и читала вполголоса Псалтирь.
Когда девушки зашли, она отложила книгу и, сняв очки, подслеповато посмотрела
на них. Таня, не дожидаясь, когда монахиня разглядит их, сказала:
— Мать Силуана, я, по
благословению матушки игуменьи, новенькую привела.
— А, новенькую, а то я
гляжу, вроде не наша. Ну и слава Богу! Работы всем хватит. — И монахиня Силуана
пошла к лестнице, поманив за собой Аню.
Аня последовала за ней
по скрипучим ступенькам. Наверху так же, в разные стороны, расходился коридор,
в каждом крыле было не менее четырех дверей. Матушка Силуана свернула направо и
толкнула первую дверь. Там оказалась комната с двумя деревянными кроватями и
небольшим столом, в углу напротив икон стоял аналой, покрытый домотканым
покрывалом и расшитым красными нитками полотенцем.
