Магнус сказал:
— Ты тоже хотела бы жить здесь постоянно?
— Я никогда об этом не думала. Вот Дженнифер тут действительно счастлива. У нее есть муж, дети, ее ферма. Боюсь, это не для меня…
— Жизнь — странная штука. Сперва разбросала нас по всему миру, а потом, спустя столько лет… Почему именно мы с тобой вдвоем оказались сегодня на полпути к вершине Криган-хилл в такой дивный осенний день?
— Понятия не имею.
Он сказал:
— Да, как и о том, насколько сильно я был в тебя тогда влюблен.
Клаудия, нахмурив брови, с изумлением уставилась на него. Лицо у Магнуса помрачнело. Она увидела морщинки у рта и в уголках глаз, седину в его густых темных волосах. Внезапно он повернул голову и посмотрел ей прямо в лицо: взгляд его был суровым.
— Ты же не серьезно? — спросила она.
— Ты правда не знала?
— Мне было всего семнадцать.
— Все равно ты была потрясающая. Такая красивая, что мне просто страшно становилось от моей любви, — я думал, что мне все равно тебя никогда не добиться.
— Но ты ничего не говорил…
— И старался не показывать тоже.
— Но почему?
— Время было неподходящее. Мы были слишком молоды. Только-только окончили школу. Наша жизнь только начиналась. Надо было многому научиться, многое успеть. До того мы жили словно в раковине, где нас лелеяли и любили. Но нам хотелось выбраться наружу, открыть для себя большой мир. У меня была твоя фотография. Я повсюду носил ее с собой, показывал приятелям. «Это моя первая любовь», — хвастался я. Но не говорил: и единственная. Хотя должен был так сказать.
— Почему ты заговорил об этом сейчас?
— Потому что стал слишком стар для глупой гордости.
Такие простые слова… Клаудия опустила глаза — ей не хотелось, чтобы он прочел ее мысли. «Я тоже слишком стара для глупой гордости, но я цепляюсь за нее, потому что это единственный способ удержать возле себя Джайлза». Понимание давалось ей с мукой. Она подумала было поделиться с Магнусом, рассказать ему о Джайлзе. Все объяснить, сделать так, чтобы он понял… Но она знала, что ни за что не причинит ему такой боли. Только не сейчас. Она слишком устала и запуталась. Джайлз был ее любовью, ее жизнью, но еще и бременем, которое она не могла переложить на этого мужчину, старого друга, который только что признался, что любит ее уже много лет.
Нет. Лучше отнестись к его признанию легко, как к дружеской шутке. Она улыбнулась и сказала:
— Да, гордость доставляет нам немало неудобств. Встает между людьми…
— Да. И ты все молчишь и молчишь, а потом оказывается, что уже слишком поздно и лучше было бы вообще ничего не говорить.
— Прошу, не надо так думать.
Вечер догорал; солнце садилось у них за спиной, и на траву ложились длинные тени. Усилившийся ветер пригибал к земле папоротник, которым заросли берега ручья. Клаудия поежилась.
— Холодает, — заметила она. А потом, почувствовав, что Магнус отчаянно нуждается в утешении, наклонилась и поцеловала его в губы. — Пора ехать домой.
После этого все снова стало в порядке: Магнус усмехнулся печально, но беззлобно, поднялся на ноги и протянул Клаудии руку. Свистнул своего пса, и они отправились в обратный путь. Спускаться по склону было легко, и когда они добрались до машины, он был уже прежним, веселым и бесшабашным, и строил планы на сегодняшний вечер.
— Надо остановиться купить вина для Ронни. Ты не против, если мы на минутку задержимся в городе и я заскочу в магазин? Кроме того, у меня кончился бекон и собаке надо купить сухого корма…
На освещенной последними закатными лучами главной улице Инверлосса кипела жизнь; магазины были еще открыты: лавка мясника, зеленная, ларек с рыболовными снастями. Через большое окно итальянского кафе на тротуар лился неоновый свет, а из дверей неслись звуки эстрадной музыки и соблазнительный запах жареной рыбы с картошкой. У входа в кафе крутились девушки в джинсах в обтяжку, с большими серьгами в ушах, а на террасе паба на противоположной стороне улицы сидели мужчины и без стеснения глазели на них.
Магнус остановился у газетного киоска.
— Я ненадолго.
Он скрылся внутри и почти сразу же вернулся со свежей газетой. Через открытое окно он положил газету Клаудии на колени.
