— Утром мы ушли с Геной на работу… Вместе. Вернулся я позже. Увидел… Что же рассказывать?
Он впервые глянул тёмными, слегка выпуклыми глазами прямо. Теперь взгляд отвёл следователь — в лице Слежевского столько было непереносимой муки, что Рябинин испугался. И понял, почему он, следователь, обязанный пулей лететь на место преступления, пока горячи следы, тянет время под любым предлогом; понял, почему эти места происшествий для него тяжелей всех допросов и очных ставок, — из-за потерпевших. Из-за их непереносимого горя.
— Какие у вас были отношения с женой?
— С Анной… Самые лучшие.
— Враги у неё были?
— Откуда же…
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Кого? Некого.
Рябинин задавал стандартные вопросы, принюхиваясь. Он разъял этот сложный запах, тронувший его у порога. Пахло детством — сосной, дымом, печкой, травами, варёной картошкой… Но откуда картошка? На плите кипел тёмный чугунок. Слежевский хочет есть?
— Сыну варю, — глухо сказал он, перехватив взгляд следователя.
— Ничего подозрительного не замечали?
— Где?
— На улице, в посёлке, в доме. — Рябинин и сам не знал где.
— Не замечал.
— Вчера к вам никто не заходил?
— Нет.
Рябинин снял очки и провёл по лбу сухой ладонью. Усталость и бессонье прятались где-то там, в черепе, и давили на глаза сверху.
— Вспомнил…
— Что? — Рябинин торопливо нацепил очки.
Слежевский глядел на него ожив. Правая рука скоро и нервно пробежалась по скромным усикам и легла на голову, на чёрные гладкие волосы, словно хотела удержать то, что там вспомнилось.
— Вчера приходил какой-то шофёр, предлагал дрова…
— Купили дрова?
— Нет. Тогда он попросил разменять двадцать пять рублей. Анна взяла у него бумажку, пошла в большую комнату, разменяла. Он и ушёл…
— Опишите шофёра.
— Среднего роста… В кепке… Я стоял в кухне и видел его издали.
— Во что он был одет?
— Не обратил внимания.
— Куртка, пальто, плащ?..
— Не видел.
— Что на ногах?
— Ну, такие мелочи…
— Опишите его голос.
— Господи, да я и не слышал. С Анной он говорил.
— Может быть, никакой он и не шофёр?
— Нет, машина урчала.
— Какой марки?
— Я на улицу не выходил.
На Рябинина вновь накатила неподъёмная усталость.
— Олег Семёнович, от вашей памяти зависит розыск преступника.
— Я понимаю. Но ничего, кроме среднего роста и кепки, не запомнил…
Мало: рост, кепочка и профессия. Немало: пол, рост, кепочка и профессия. Теперь была рабочая версия — убийство совершил водитель грузовика, мужчина, среднего роста, в кепке.
Рябинин дал подписать протокол и ушёл, ибо всегда понимал человека, которому хотелось побыть одному.
Оперативная группа поселилась в ставшем на ремонт поселковом клубе. Допрашивал Рябинин в комнате, где раньше творили любители природы, — на шкафах и на стенах бодались пни-олени, плясали чурки-медведи, топырились коряги-лешие… Инспектора заселили сцену, уставив её столами. Спали в танцевальном классе, рябининская раскладушка стояла у зеркальной стены, придуманной для тренировок балерин, — отвернувшись от всех, он видел в зеркале сразу всех. А в хозяйственной комнате пожилой милиционер круглосуточно кипятил чай и варил макароны.
Перед клубом роились грузовики — инспектора работали по версии «шофёр». Рябинин понимал всю невероятность их задачи. Машины города, машины области, машины из других областей… Сколько их: сотни, тысячи?
Но через сутки дверь в его природоведческую комнату распахнулась, потянуло бензином, зашаркали ноги и сперва вошёл парень среднего роста, без шапки, в куртке на меху и в русских сапогах. Петельников двигался сзади и как бы поддерживал его под локотки:
— Товарищ следователь, водитель Золоторубов доставлен.
Рябинин угрюмо посмотрел на официального инспектора — хоть бы предупредил, хоть бы намекнул. Но его угрюмый взгляд Петельников как-то отринул усталым самодовольством. Неужели отыскал?
— Садитесь, — предложил Рябинин, хватаясь за бланк протокола допроса.
Инспектор облюбовал высокий пенёк, стоявший на узловатых корневищах, как на гнутых ножках. Водитель сел к столу и поёжился, будто от следователя пахнуло льдом. Рябинин записал анкетные данные и внушительно посоветовал:
— Рассказывайте правду.
