Алик стоял, виновато опустив голову. Уф Фимовна махнула рукой:
– Садись.
После того как ее обворовали, она как-то постарела, и одышка у нее стала чаще. Раньше ей легко было вызвать учеников на откровенность, а теперь при одном ее взгляде мальчишки и девчонки замыкались в себе. «Наверное, пора уходить на пенсию», – подумала учительница. Она не догадывалась, что воры, забрав у нее многие привычные вещи, унесли из ее жизни и уверенность в себе. Если бы мальчишки и девчонки знали мысли Уф Фимовны, они бы успокоили ее. Но они ничего не знали.
Первые три дня мальчишки ждали, что Лешка вот-вот вывернется откуда-нибудь и скажет: «Привет!» Но прошла неделя, вторая, история с подснежниками начинала забываться. Гога бегал, как раньше, на большой перемене по партам, спасаясь от дежурной Нинки Пономаревой, Шурка запоем читал книги про шпионов. Заяц все чаще и чаще придирался к Алику, называя его Котей и маменькиным сынком. Алик снова занялся решением проблемы дружбы с девчонками: идти или не идти в гости к Маринке и есть или не есть Нинкины яблоки. И вдруг после первомайских праздников установившееся благополучие с треском рухнуло.
Заяц опоздал на первый урок. В самый последний момент обнаружилось, что у него порваны штаны. Пока бабушка зашивала дырку, прошло больше десяти минут.
Заяц пришел в школу на перемене. Бросил на парту портфель и позвал Гогу. Гога выслушал его и позвал Шурку.
– Руки вверх! – направил тот на Зайца вытянутый пистолетом палец. – Попались, господин Свентос. Ваш номер – триста двадцать четыре.
Заяц оттолкнул Шуркину руку:
– Лешка велел прийти для разговора на баржу.
– Куда?..
– У Бархатного бугра которая лежит. Я бежал, хотел догнать вас, а он вышел из переулка и загородил мне вот так дорогу.
– Кому велел прийти? Всем нам?
– И Коте.
– Алик! – повернулся Шурка.
Алик издалека наблюдал за совещанием мальчишек. Он сразу подошел и встревоженно спросил:
– Что?
– Лешка велел после уроков прийти на баржу.
– Я не могу. Мне мама не разрешает после уроков задерживаться.
– «Задерживаться», – передразнил его Заяц. – Он сказал, если ты не придешь, то он тебя рассыплет по винтикам, так что ни один конструктор потом не соберет.
Алик сник.
Звонок помешал мальчишкам договорить. Они разошлись по партам и задумались над тем, что Лешке от них надо. «Наверное, поспели ирисы», – догадался Алик. Но он не хотел воровать цветы для Берты. Потом он вспомнил, как Берта говорила Лешке, чтобы он следил за учебой пионеров. Лешка тогда спросил: «Зачем?», она ему ответила: «Чтобы в школе не было никаких подозрений». «Пусть лучше будут подозрения», – решил Алик и резко поднял руку. Аркадий Константиныч, учитель математики, подняв очки на лоб, внимательно всматривался в класс.
– Отличники сегодня мне не нужны, – пропел он. – Кончается последняя четверть, и мне хотелось бы, чтобы некоторые троечники попытались исправить свои отметки, хотя бы на четыре. Но наши троечники, видимо, очень скромные люди, они не хотят подымать рук. Придется их все-таки потревожить.
– Аркадий Константиныч, – взмолился Алик, – вызовите, пожалуйста, меня.
– Ты хочешь исправить свою «пятерку» на «шесть»? Тщеславие хорошо в умеренных дозах.
– Вызовите, пожалуйста.
– Хорошо, иди к доске. Но предупреждаю, если ответишь хуже, чем позавчера, поставлю «четыре», а если лучше, то поставлю «шесть», или «семь», хоть такая отметка Министерством высшего образования и не предусмотрена.
Аркадий Константиныч, или, как его прозвали школьники, Аркадий Крокодилыч, пропел свое условие, протянул Алику задачник и ткнул пальцем в номер задачки, которую надо было решить у доски. Алик быстро переписал условие и начал решать. Нинка Пономарева с гордостью за ним следила. Ей всегда нравилось смотреть, как он быстро справляется с задачками.
– От восьми отнять два, – бормотал Алик. – Равняется…
И он написал тридцать пять. Нинка ахнула. А класс, который уже начал презирать Алика за то, что он похваляется своими «пятерками», настороженно замер. Аркадий Крокодилыч надвинул очки на глаза, хмыкнул и переспросил:
– Значит, если от восьми отнять два, получится тридцать пять?
