– Скачи, скачи, любовь моя. Крепко держи поводья и делай все, что тебе нравится.
Сьерру обуял неизъяснимый восторг, она чувствовала, что воспаленная набухшая плоть Рэма глубоко вошла в нее. Таких ощущений она никогда раньше не испытывала. Сьерра продолжала дикую скачку, ритмично приподнимаясь вверх и опускаясь вниз, сжав бедра и закинув назад голову.
Обхватив руками ее ягодицы, Рэм несколько замедлил свои движения, опасаясь, что все кончится слишком быстро.
– Не надо так гнать, моя дикая кошечка, – простонал он в сладкой муке. – Еще не время. Нет, не сейчас... Не сейчас...
Он снова перевернулся, опрокинув ее навзничь и вдавив спиной в постель. Рэм тяжело дышал, отчаянно пытаясь обуздать свою безудержную страсть. Но желание было слишком жгучим и не поддавалось контролю. Рэм достиг апогея страсти, за которым должна была наступить и разрядка. Он больше не мог сдерживать себя. Глубоко вонзив свое копье в лоно Сьерры, он вышел из него и затем снова погрузил его, коснувшись бедрами ее бедер.
– О, Рэм! Я не могу... не могу...
Оргазм Сьерры был бурным, судорога охватила ее тело. Рэм закричал и вслед за ней тоже достиг апогея наслаждения.
– Спасибо, Рэм, – прошептала Сьерра, когда ее дыхание снова успокоилось.
– За что? Ты доставила мне столько же удовольствия, сколько я тебе.
– Я благодарю тебя за то, что пережила с тобой незабываемые минуты. Мне все равно, что произойдет с нами дальше. Я никогда не забуду тебя.
Ее слова отдались болью в душе Рэма. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным, а жизнь не казалась ему такой несправедливой. Он не мог выразить словами обуревавшие его чувства и поэтому просто прижал Сьерру к своей груди. Когда первые лучи рассвета показались на сумрачном небосклоне, Сьерра беспокойно заворочалась, чувствуя, что им пора расставаться.
– Я знаю, любовь моя, что ты должна уходить, – сказал Рэм, целуя ее в лоб. – Мы расстанемся с тобой только в Денвере.
– Но мы уже никогда не будем вместе так, как сейчас. Но почему, Рэм? Почему ты не хочешь поделиться со мной своими проблемами? Твои прегрешения не так уж ужасны, ведь правда?
Боль, звучавшая в голосе Сьерры, убедила Рэма в том, что он был не прав, скрывая свое прошлое. Он открыл было рот для того, чтобы все рассказать ей, но тут чей-то сердитый голос разрушил их идиллию:
– Если ты здесь, с этим Хантером, Сьерра, то я просто убью этого ублюдка. Если моя сестра достаточно хороша для постели, то она достаточно хороша и для того, чтобы этот негодяй женился на ней.
– О Боже, это Райдер!
– Живо одевайся, – быстро сказал Рэм, натягивая брюки. – Я попытаюсь задержать его.
До Сьерры доносились их голоса. Мужчины на повышенных тонах спорили друг с другом, стоя снаружи у порога вигвама, однако они старались, чтобы Сьерра не могла разобрать смысла их слов. Трясущимися от волнения руками она одевалась быстро и неловко.
Райдер готов был убить Рамзи Хантера. Он почти не доверял белым людям и меньше всего этому Хантеру, который ничем не заслужил его доверия. Райдер зашел в вигвам Сьерры для того, чтобы убедиться, что она вовремя соберется в дорогу. Но вигвам был пуст, и Райдер сразу же понял, где ему искать свою сестру. Когда навстречу ему вышел Рэм, Райдер готов был разорвать его на куски.
– Ты должен жениться на моей сестре, иначе получишь пулю в лоб, – бросил ему Райдер без предисловий. – Разве ты мужчина? Где твоя совесть? Я готов побиться об заклад, моя сестра до встречи с тобой была невинной.
– Мне все равно, что ты думаешь обо мне. Меня волнует в жизни только одно – твоя сестра.
– Настолько, что ты готов жениться на ней?
У Рэма перехватило дыхание, он с трудом сделал вдох.
– Я не могу. Я не буду драться с тобой, иначе Сьерра возненавидит меня. Если ты хочешь убить меня, то делай это сейчас.
– Не делай меня несчастной, Райдер! – воскликнула Сьерра, выходя из вигвама. До ее слуха донеслись последние слова Рэма. – Не он пришел ко мне, а я к нему. Если ты тронешь его хоть пальцем, клянусь, что я тут же вернусь назад в Сан-Франциско.
Райдер замер. Неужели Сьерра не видит, что этот негодяй способен разрушить всю ее жизнь? Как она может любить человека, лишенного всякой нравственности? Неужели ее приемные родители не научили ее ориентироваться в жизни?
