— Тихо ты там! — Ману передвинул кролика повыше, крепко удерживая за уши, и показал мне руку. На внутренней стороне проступали рубцы — следы кроличьих когтей.
На скамье стояла бутылка белого вина из Кордовы. Я наполнил стакан и передал ему. К нижней губе Ману прилипла сигарета, кролик беспокойно ерзал у него на руке, жилет сбился на сторону, обнажив пухлое брюхо, вылезающее из-под джинсов. На мордочке у кролика по-прежнему сохранялось злобное выражение, но он хотя бы перестал лягаться.
— Знаешь, что следовало бы сделать с этими гнусными чиновниками? — Словечко с грохотом прокатилось по террасе, выдавая крайнюю степень презрения. — Проткнуть им задницу шампуром и поджарить на углях. Впрочем, это слишком милосердно для них.
Я подождал, пока Ману придумает для чиновников подходящую казнь, но, судя по всему, ничего, достойного их мерзкой сущности, в голову ему не пришло, и он продолжил свою обвинительную речь:
— Дерьмо. Пусть собственным дерьмом захлебнутся. — Ману одним глотком осушил стакан, шагнул к крольчатнику и, швырнув Аттилу в клетку, быстро запер деревянную дверцу на щеколду.
— В чем дело-то? — осведомился я.
Ману почесал брюхо и, все еще не в силах успокоиться, посмотрел на меня.
— Ко мне приходили из городского отдела здравоохранения. Кажется, эти ребята только и умеют, что портить людям жизнь. Кто-то на меня пожаловался — не иначе, сукин сын Рамос с первого этажа. Или его жена. Тогда эти типы явились ко мне и, комкая в руках свои важные бумаги, устроили шмон моим кроликам. Вроде на том и успокоились. Но через две недели я получил письмо, в котором говорилось, что мои кролики — угроза для общественной гигиены. Господи, да как они могут угрожать кому-нибудь или чему-нибудь? Если не считать Аттилы, конечно. В общем, мне дали время, в которое я должен сам избавиться от кроликов, иначе городские власти заберут их и еще выставят мне счет за усыпление. Усыпление! Как это понимать?!
— А продать их нельзя?
— Дело того не стоит. У меня тридцать кроликов. Держу я их для кухни или друзьям отдаю, как тебе, например. Вроде за последние два года несколько штук подарил?
Это правда, и воспоминание о том, как приходилось их разделывать, все еще вызывало у меня тошноту, особенно как у них опадали уши после того, как снимешь шкурку.
— Ну да, конечно. Тридцать кроликов — это не бизнес.
— Вот именно. Какой уж там бизнес. Кролики — мое хобби. Люблю, когда на крыше что-нибудь происходит. Толковое. Плодитесь, размножайтесь. И что может быть лучше, чем кролики, занимающиеся любовью прямо у тебя на крыше?
— Ничего, — согласился я. — Приплод здесь самый большой.
Да и кто бы спорил. Сад на крыше — рай для любовных игр. Мне пришло в голову, что вся эта размножительная деятельность может привести к изменениям в атмосфере. Помимо кроликов, на нашу веранду перепихнуться сбегаются кошки с соседних крыш. Не раз мне приходилось в часы сиесты наблюдать страстные игры одной кошачьей пары. Даже у самого в паху начинало побаливать. А недавно пришлось на собственном опыте убедиться, что мое жилище, примыкающее прямо к веранде, таинственным образом способствует сексуальному возбуждению и продолжительности любовных объятий. Если кроликов не будет, все это может измениться. Раньше мне как-то не приходилось смотреть на эту проблему под таким углом зрения.
— Дело серьезное, — произнес я вслух.
— Серьезное? Еще бы не серьезное. У меня голова кругом идет от всего этого. — Ману налил по стакану вина и уселся в шезлонг напротив меня.
Снизу позвонили в дверь. Я вернулся к себе и, перегнувшись через перила балкона гостиной, посмотрел, кто там. Оказалось, как я и думал, Нурия. Я сбросил ей ключи и крикнул, чтобы шла ко мне в патио, на крышу, я там. Через несколько минут она присоединилась к нам с Ману. На Нурии были джинсы, темная шелковая рубаха с открытым воротом и серебряное ожерелье. Раньше Нурия и Ману не встречались. Я представил их друг другу и, быстро пересказав суть проблемы с кроликами, объяснил, чем опечален ее новый знакомый. Вскоре Ману, понурив голову, спустился к себе, а мы, прежде чем вернуться в квартиру и устроиться там, на террасе поменьше, посидели еще немного на крыше. Нурия скрутила косячок и, пуская струйки дыма в синеющее над морем небо, со смехом рассказывала, как провела день.
