– Говорила я тебе, дитятко, собирай свои ноготки, затрубит Архангел, полезут все к нему на гору, срастутся ноготки, и будет чем уцепиться, а вот ты не слушал меня, ну, и сиди теперь с голыми пальцами!
II. Отсрочка
Прошло года два с половиной, опять я в той же кофейной и опять толчея, валом валит народ, как и тогда, и генерал по-прежнему сидит, и Причисленный, и все прежние знакомые приходят, советуются, бегут, как и раньше бежали на трубу Архангела, только теперь назад, в обратную сторону.
– Куда вы теперь спешите?
– На места продовольствия!
– Что же там, или Страшный Суд не удался?
На ходу все повторяют:
– Отсрочка, отсрочка Суду!
Вот дипломат, барон Пупс, бывший начальник санитарного отряда, теперь едет в другом каком-то костюме.
– Вы теперь кто, барон?
– «Уполоборона».
Это значит, уполномоченный по обороне.
Причисленный перечислился. Рекомендуется:
– «Женотруд»!
Организует женский труд на трамваях столицы. Кто заготавливает горох, кто фасоль, кто мороженое мясо и солонину, не перечесть всех, не пересчитать, все вместе называется «Заготсель», значит, заготовка по сельскому хозяйству.
– «Заготсель» на учете? – спрашивают генерала.
– Отсрочка, – говорит генерал.
Путешественник неоткрытого севера служит в особом совещании по топливу – «Осотоп», журналист, что ехал дьячком в униатскую церковь, сидит на бобах, знаток византийских эмалей – в комиссии «Трофей», и множество всяких других знакомых и незнакомых подходят к генералу советоваться.
– «Женотруд» на учет?
– Отсрочка!
«Осотоп», «Уполоборона», «Трофей», вся «Заготсель» вокруг генерала.
– Отсрочка, отсрочка!
Явился и тот, кто поле сражения хотел устилать своими трупами: «Белый Волк» теперь в смокинге и в лакированных сапогах, поставляет на заводы рабочих китайцев и персов.
– «Китоперс»! – говорит он генералу.
– Не понимаю, как ты сказал? – спросил я.
– «Китоперс»! – повторил он, – был «Белый Волк», теперь «Китоперс».
Все торопились, как и раньше, и меня опять увлекли.
– Ваше превосходительство, – говорю я, – нельзя ли и меня на учет?
– Ваше занятие?
– Мое занятие особенное, я так себе человече, сочинитель, но теперь хочу бросить, хочу быть, как все.
– Как вам не стыдно, – отвечает генерал, – молодой и здоровый, идите на фронт!
Так я опять не попал, опять, как во сне, все бегут, а у меня чемодан огромный, сунул чемодан на ходу…
Сновидение повторяется, я один на покинутой земле, и опять с назиданием подходит старушка:
– Говорила я тебе, дитятко, собирай ты свои ноготки…
– Милая, да это же не Архангел трубит, это бегут обратно, за отсрочкой, тут, кажется, ногти не нужны!
– Как так не нужны, для всякого дела нужны ногти, гордец ты! Все сочинял, а время ушло, видишь, все теперь кашу варят себе, попробуй теперь сварить для себя на земле что-нибудь с голыми пальцами!
I
Перед войной, когда жили мы не спеша, удалось мне до самого океана пройти весь северный край, все это государство умершее и ныне существующее, как сказка, внутри живого, обыкновенного. Встречи с людьми далеких времен бывали в лесах, на берегах порожистых рек и спокойных озер. Мешались по воле сказителей времена и сроки, но одно было у всех:
– Близок час, – говорили они, – скоро Хозяин будет собирать урожай, плоды падают зрелые, нивы давно побелели.
С улыбкой, как сказку, слушали мы тогда о признаках конца этого света: что телеграфная проволока опутала землю, что люди стали ходить под крышами-зонтиками, что все сосчитали, и землемерная цепь антихриста пролегла по всем заповедным лесам севера. Теперь, во время войны, без улыбки оглядываешься в ту сторону и думаешь: «Уж и вправду ли не сбывается, не Хозяин ли это у нас собирает свой урожай?!»
Обойдя все это умершее государство так, будто шел по земле, бывшей некогда морским дном, под конец я посетил древний город, столицу этого государства. Город остановил меня красотой великого множества древних храмов, а в лике всюду изображенного Христа было странное сходство с чертами суровых лиц поморов, и как будто он говорил, как поморы:
– Близок час, скоро Отец Мой начнет собирать урожай, ветви склонились от зрелых плодов, нивы давно побелели.
