– У вас какого-то старичка запечатали.
В доме было смятение; по коридорам неслись горничные, дамы, кухарки, – все перемешалось, как в урагане. Я спрашивал; мне на ходу отвечали:
– Михаила Ивановича запечатали. И проходили мимо.
Я спрашивал других, кто запечатал Михаила Ивановича. Мне отвечали:
– Становой запечатал Михаила Ивановича.
– Может быть, арест на имущество?
– Какое вам там имущество: самого старика запечатали, – такое свинство!
Встревоженный каким-то неясным и, очевидно, большим происшествием, я тоже за всеми бросился вверх; в коридоре второго этажа людей было еще больше.
– Михаила Ивановича запечатали! – слышалось со всех сторон.
Наконец, в третьем этаже толпа любопытных стояла плотной стеной, и перед закрытой дверью одной так знакомой мне комнаты стояла Прасковья Михайловна и то хваталась за ручку, то беспомощно отступала и тихо плакала. Ее старались успокоить, говорили, что все разъяснится скоро, на станового пожалуются губернатору.
– Пустите меня к нему! – твердила Прасковья Михайловна и снова хваталась за ручку, и снова отступала: дверь была заперта.
– Он там? – спросил я соседа.
– Запечатали, а вы не знаете…
И все мне рассказали: как Михаил Иванович сегодня на прогулке скоропостижно скончался в горах, как его привезли сюда и запечатали, а Прасковью Ивановну к нему и не пустили даже до приезда законной жены.
Я ничего не понимал от волнения, не мог даже и вообразить себе, чтобы у старичка Михаила кроме Прасковьи Михайловны была какая-то еще законная жена. Только мало-помалу разъяснилось, что, правда, у Михаила Ивановича есть законная жена, и хотя вот он уже сорок лет путешествовал с Прасковьей Михайловной, право войти к мертвому имела только жена та, законная: пока она не приедет, Прасковье Михайловне войти нельзя: мало ли что может случиться с вещами покойника. «Для вас все это спокойнее», – будто бы такими словами утешал Прасковью Михайловну становой.
– Возмутительно. Сейчас же будем телеграфировать губернатору! – твердила одна молодая взволнованная дама.
– Осталась одна с ридикюльчиком! – повторяла другая старая дама.
Целых два дня мы были в ожидании законной жены, боязливо озираясь на комнату-могилу, опускались вниз и все один перед другим старались высказать свое сочувствие Прасковье Михайловне. Цвели уже розы. Носили старушке самые хорошие, редкие цветы. Было много цветов, но природа без дождя была мертвая. Дождей всю весну не было. Кипарисы от дорожной пыли стояли серые, как в саванах, море казалось без ветра мертвой зыбью. Все омертвело, в сухом зное не сами раскрывались цветы, а как будто их выдвигали невидимые руки.
Знатоки говорили, что так бывает всегда перед грозой и страшным ураганом.
При этой затихшей природе не хотелось гулять, мы целый день проводили на башенной площадке, тихо беседовали и потом вечером тех, кто боялся покойников, провожали за двери комнаты.
Законная жена все не ехала. Последняя ночь была особенно томительной: мы долго не расходились и беседовали о праве законной жены обладать мертвым телом. Большинство думало, что получится разрешение, если сорок лет он жил с другой, та не едет.
– Явится! – говорили немногие опытные.
И, правда, она явилась на следующее утро: тоже глубокая старушка, в коричневой старомодной соломенной шляпе, вероятно, из какой-нибудь глуши дворянских доживающих усадеб. Из экипажа она прямо, – и видно, в большом горе, – пошла к хозяевам дома. И тут неожиданно для всех оказалось, что эта старушка горевала не менее Прасковьи Михайловны. С глубоким удивлением выслушали мы рассказ, каким хорошим мужем был всю жизнь Михаил Иванович. Долго мы ничего не понимали, пока старушка не рассказала одну страницу в характере Михаила Ивановича: лет уже сорок тому назад он заболел и весной уехал путешествовать; с тех пор ему для здоровья каждую весну было необходимо уезжать; возвращался же он домой только осенью.
«С одной жил, с другой путешествовал», – поняли мы, и все переглянулись, и точно сговорились в этот момент оберегать старушку от Прасковьи Михайловны. Мгновенно по всему пансиону разнесли наши дамы весть о необыкновенной жизни Михаила Ивановича, и все чувствовали одно: необходимо оберегать законную старушку. Позаботились даже, чтобы не дошло к ней чрез прислугу о Прасковье Михайловне: все горничные и кухарки были предупреждены.
