– Я по мужнину делу, – шепталась Марфа с полюбившей ее Татьяной Одинокою. – Видела я, Татьянушка, вещий сон: приходит ко мне Богородица…
Татьяна перекрестилась.
– Да, Татьянушка, приходит ко мне в сонном видении Матушка Пресвятая Богородица, хорошая женщина, вся в белой одежде, с ребеночком в руках, и говорит тихим, ласковым, хорошим голосом: «Марфа, чтобы ни было с тобой нынче, не бойся. Будет тебе всякое искушение, – не искушайся. И будет тебе обида великая – не обижайся. И страсть будет – ты не стращайся. Искушению не поддавайся. Страсть будет – зажги страстную свечку, обида будет – поставь Ивану-Осляничку обидяющему свечку: он сымет обиду твою. А после искушения обиды и страсти выйдет тебе женское счастье». И показала дитя.
– Слава Тебе, Господи! – перекрестилась Татьяна Одинокая.
– Мальчика мне показала, Татьянушка, – продолжала Марфа. – И было мне искушение: приходит сам начальник в избу и деньги дает мне за Ивана-Осляничка, большие деньги. «Это, говорит, не Иван, это Христофор, у него не ослиное было лицо, а это он у Господа выпросил себе ослиное. Ну, уж нет, говорю ему, батюшка, по-ученому, может быть, и Христофор, а по-нашему Иван-Осляничек обидяющий». И как только это вымолвила, вспомнила сон – и отошло искушение.
– Слава Тебе, Господи! – опять перекрестилась Татьяна Одинокая.
– После искушения приходит ко мне мой бешеный, пьяный-распьяный, прости Господи, царство ему небесное.
– Пером землица! – промолвила Татьяна Одинокая.
– Подавай, – кричит, – корову, пропью! – Я коровушку перед тем в хлев спрятала: он давно добирался до Зорьки. Спрятала я коровушку, а она, как услыхала, что он бьет-то меня, и зареви: немо так, немо заревела. Побежал он туда и вымя ее вырезал, и выменем хлоп меня по лицу.
– Окаянный!
– Господи, Боже мой, – молюсь я, – Иван-Осляничек обидяющий, сыми обиду мою. – Твержу молитву, хочу свечку поставить Ивану-Осляничку, а рука-то тянется к Воину.
– К Ивану Воину тянется.
– К нему тянется. И раз, и другой раз не принимает, а я все твержу: «Иван-Осляничек обидяющий, сыми обиду мою».
В третий раз принял свечу. Стало мне светло на душе и радостно.
– Снял обиду?
– Снял, Татьянушка, обиду, а за обидой-то страсть приходит: несут его.
– Мужа?
– Стефана несут. Какой бы ни был муж, а муж: жалко. Ручки у него золотые были: трезвый муху не придавит, пьяный – весь в диаволах. Положили его на куте и ушли, я свечку в головах поставила, думала: кончился. И только я свечку поставила, он открывает глаза и покойницким голосом говорить мне: «Я еще поживу». Встает с лавки, идет ко мне…
– Покойник?
– Вот уж и не знаю: впала в беспамятство, а как опомнилась, он возле меня на полу мертвый лежит.
Марфа наклонилась к Татьяне и тайну свою, страшную, мучительную тайну прошептала ей на ухо.
– Для чего водица? – спросил в это время старец последнюю перед Марфой женщину.
– От мужа, батюшка, муж дерется.
– Муж дерется, – повторил старец, – надо терпеть.
– Терпела, отец мой, терпела, знает Господь да темная ночь, как я терпела, мочи нет.
– Мочи нет.
– Прости, батюшка, утопиться хотела.
– Что ты глупишь!
Женщина стихла.
– Сказывай!
– Перед Светлой заутреней приходит ко мне…
– Ну, приходит к тебе.
– Перекрестись, говорю, немытое рыло, время ли теперь: Господь во гробе лежит.
– Хорошо сказала, правда твоя!
– А он самосильно лезет. Собралась я с последним и спихнула его. Охнул и пошел вон из хаты.
– Напрасно так. Не властна жена мужу отказать. Ты откажешь, а он другую найдет; ты же виновата будешь.
– Ну, сказывай.
– Стало мне жалко мужа, вышла а на двор, а он…
Прости, батюшка, вымолвить страшно.
– Сказывай.
– А он с телушкою…
Старец опал в лице, ушел в себя и вернулся с ответом.
– Женщина, на ком хочешь вину искать? Зачем ты ему отказала? Не властна жена мужу отказать.
– Судьба моя горькая…
– Судьба твоя с пьяницей жить. Что же делать? Надо терпеть.
– Терпеть, батюшка.
– Уши не растут выше головы: против судьбы не пойдешь. Он скажет, а ты перемолчи.
– Так, батюшка.
– А если муж скажет слово, а жена десять, так уж тут мало хорошего. Ты женщина, тебе надо терпеть. Судьба твоя такая. А пьяному нет судьбы.
