Оказывается, что Шергил и Натэла ничего не знали о том, что Цабо и конюх находятся под стражей и подвергаются пыткам.
— Как он посмел применять раскалённое железо! — кричал в ярости князь. — Разве не знает, что царицей Тамар запрещены отсечение конечностей, калеченья и вообще всякие пытки?
— Как он посмел без моего ведома хватать и бросать в темницу мою служанку?! — негодовала и княгиня.
Тут же оказался и священник Ивлиан. Он первый разъяснил, как всё получилось на самом деле.
— Я сам, хотел прийти к вам и обо всём рассказать, но колебался, боялся нарушить тайну исповеди. Цабо и Отиа давно уже любят друг друга. Но девка — ваша служанка — приглянулась новому домоправителю. С первого дня он стал к ней приставать и последнее время не давал проходу. Я-то почти не бываю в покоях дворца и не знал бы ничего, но Цабо обо всём рассказывала мне на исповедях. Она говорила, что не хочет впутывать в это дело госпожу, и намеревалась даже покончить самоубийством. Потом они с конюхом решили бежать. Ночью явились ко мне и попросили их обвенчать. Я отказался. Без ведома господ в их собственной церкви! — «Рассветает, — сказал я им, — попросим разрешения, и я вас обвенчаю». Утром домоправитель, узнав, что у княжича пропали крест и цепочка, раздул дело, будто похищены драгоценности. Послал погоню. Беглецов схватили и заключили в темницу. Тогда он стал их пытать… Хоть бы княжич не видел этого. Мог ли невинный отрок, агнец, вынести зрелище пытки раскалённым железом!
Велико было возмущение князя и княгини. Они хотели тотчас покарать своевольца, но болезнь Цотнэ отвлекла их, и они отложили решение судьбы домоправителя.
Между тем Цотнэ пришёл в сознание и тут же впал в крепкий, тяжёлый сон. Во сне он учащённо дышал и обливался потом. Родителей объял страх. Они подумали, не вернулась ли в дом страшная болезнь, уже поразившая почти всю их семью, но врачи, осмотрев мальчика, как будто не нашли признаков именно той болезни.
Среди всего этого переполоха Вата проговорился кому-то, каким образом исчез крест у княжича. Слух дошёл до княгини, княгиня рассказала князю. Убедившись, что Цабо и Отиа ни в чём не виновны, их обвенчали, щедро одарили и разрешили уйти, куда они сами хотят.
Княжич болел ещё три дня, временами спал, временами впадал в беспамятство и бредил:
— Не жгите меня, я всё скажу! Не надо калёного железа… Я сам скажу… — кричал Цотнэ во сне. Он сбросил одеяло, махал руками и беспокойно метался.
— Цотнэ, сынок, проснись! — уговаривал его стоявший над ним Шергил.
Княжич открыл глаза и бессмысленно огляделся. Лоб его был в испарине. Грудь учащённо поднималась.
Увидев отца, Цотнэ смутился.
— Я не бредил во сне? — спросил он.
— Да, ты что-то говорил, наверное, под впечатлением пытки.
— Что будет с Отиа?
— Ничего с ним не будет. Я его освободил, они поженились с Цабо, мы дали им денег и отпустили.
— Это правда, папа?! Какой ты добрый и мама тоже… Но рука…
— Руке уже не поможешь. Заботой не обойду. Поселю его где-нибудь, устрою. Но жизнь однорукого человека… Пусть грех падёт на тех, кто его загубил.
От этих слов сердце Цотнэ замерло. Он закрыл глаза, обливаясь холодным потом.
— Отец, ты вытерпел бы испытание калёным железом? — немного погодя, робко спросил он.
— Наверное вытерпел бы, если бы был уверен в своей правоте, а также если бы знал, что своим признанием погублю соратника или человека.
— Отиа был прав и потому выдержал пытку. Так? Если бы он под пыткой признал себя виновным, то погубил бы близкого человека.
— Так бы оно и было.
— А я бы не выдержал…
— И ты бы выдержал, если бы был прав и верил, что этим спасёшь других.
— Мне стало дурно.
— Что поделаешь, сынок. Ты ещё отрок. Слаб и неопытен в жизни. Вот возмужаешь, сердце твоё окрепнет, не будешь робеть и смело встретишь любое испытание… Жизнь полна испытаний. Мужчина для того и рождается на свет, чтобы одолеть их все. А справиться с испытаниями может только тот муж, который прав и который принимает страдания за родину и веру. Ложь вредна. Неправда проклята богом и людьми. Солгавший наказывается на этом свете, и на том свете не миновать ему ада. — Шергил замолк, а Цотнэ задумался.
